Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Так и получилось. Новое императорское правительство принялось перенимать необходимую технологию со скоростью и безжалостной эффективностью, напоминающей о «чудесном» экономическом возрождении Японии в 1950-х и 60-х. Для Сайго и многих других самураев, однако, процесс вестернизации был слишком быстрым и неразборчивым. Полностью признавая необходимость в зарубежной технике, Сайго оставался решительно японцем, и в контексте этого периода с его мгновенными изменениями он стал казаться старомодным до эксцентричности.

Из двенадцати ведущих лидеров правительства Мэйдзи Сайго был одним из двух, кто не был на Западе и не проявлял никакого желания там побывать; действительно, помимо своей ссылки он ни разу не покидал главных островов японского архипелага. До конца своей жизни культурные ориентации Сайго лежали лишь в восточном направлении. Он упрямо противился западным инновациям, если только они не были необходимы для спасения нации. Такие инновации не только были связаны с коммерческими, урбанистическими ценностями, которые он отвергал; они приводили еще и к недостойному преклонению перед иностранцами и, что хуже всего, — к растлению японского духа. Его растущее недоверие к явлениям, которые он считал слабостью правительства перед иностранным влиянием, в концентрированной форме выражено в его «посмертных словах»:

Что же до принятия системы любой другой страны ради того, чтобы исправить наш образ жизни, то необходимо сперва поставить нашу страну на крепкий фундамент, внедрить в массы мораль и уж только после этого рассматривать преимущества иностранных государств. Если же, с другой стороны, мы будем слепо следовать иноземному, наша национальная политика прийдет в упадок, а моральный облик масс испортится до степени необратимой — и в результате мы окажемся под их контролем….

Для развития человеческого понимания необходимо открыть сердце патриотизму, лояльности и сыновней почтительности. Когда путь служения своей стране и труду на благо своей семье ясно осознаны, тогда из этого соответственно развиваются все свершения. Для развития общения между людьми была установлена телеграфная служба, проложены железные дороги и построены паровые машины, — вещи достаточно поразительные, чтобы вызвать сенсацию. Но если люди, не спрашивая себя — почему телеграф и железная дорога совершенно необходимы, будут вместо этого транжирить национальное достояние, предаваясь роскоши, подражая европейским стилям от постройки домов до выбора игрушек, не видя их сильные и слабые стороны, а просто завидуя процветанию зарубежных стран, тогда, несомненно, прийдет упадок нашей державы, фривольность в чувствах у народа и, наконец, неизбежное крушение для всей Японии.[673]

Его сомнения относительно чрезмерной вестернизации были тесно соотнесены с брезгливым презрением к торгашам-политикам, которые, по его убеждению, предавали то дело, ради которого столько храбрецов отдали свои жизни. Однажды он заявил, со слезами на глазах (западная уверенность в том, что японцы никогда не выказывают своих эмоций, в случае с Сайго не совсем верна), что «[борьба против Бакуфу], кажется, велась в эгоистичных интересах правительственных чиновников; факт, подрывающий наше достоинство не только в глазах народа, но также и перед отлетевшими духами тех, кто потерял свои жизни в войне.[674]»

Со своим традиционно самурайским небрежением к финансовым делам, Сайго чувствовал отвращение к тому новому вниманию, которое стали придавать коммерции и другим формам торговли. Более всего он негодовал от коррупции и моральной деградации, которые рассматривал, как неизбежный результат тесных связей правительственных чиновников и торговцев, и поэтому нападал на «сборище грабителей» (как он окрестил режим Мэйдзи) с тем же моральным негодованием, которое Осио Хэйхатиро направлял на муниципальную администрацию в Осака за сорок лет до этого.[675] В 1870 году патриотически настроенный самурай из Сацума совершил харакири напротив здания Национального Совета в знак протеста против коррупции центрального правительства, публично отправив перед этим письмо неудовольствия, содержавшее десять пунктов, в том числе: «Недобрые явления, преобладавшие в правительстве Токугава, остались неизменными и в новом правительстве; правду от зла отличают не в соответствии с рассуждениями и справедливостью, но основываясь на личных чувствах и корыстных интересах», а также «Слишком много думают о чувственных удовольствиях, тогда как чувство долга игнорируется».[676] Сайго, чрезвычайно тронутый этим «искренним» поступком члена своего клана, написал эпитафию, начинавшуюся, в типично конфуцианском стиле, со слов:

Многие из правительственных чиновников, предающихся разврату и непотребствам, живут столь неподобающим образом, что впадают в заблуждения, и общественное мнение в смятении.[677]