Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Капитан Иногути — старший офицер из присутствовавших на совещании, так описывал этот момент: «Глаза адмирала буравили нас через стол. Некоторое время никто не говорил ни слова, но слова адмирала высекли искру в душе каждого из нас.» Решение надо было принимать немедленно, поскольку время быстро истекало. Ответственность перешла к командиру Тамаи, старшему офицеру 201-го авиасоединения, который извинился и вышел из комнаты с целью оценить возможную реакцию самих пилотов. Тамаи вскоре вернулся и сообщил: «Облеченный полной ответственностью перед командованием, я целиком разделяю мнение, выраженное адмиралом; 201-е авиасоединение поддержит его предложение. Могу ли я просить вас оставить на наше усмотрение формирование таранного подразделения?» Ни у кого из присутствовавших офицеров не было возражений. Решение прибегнуть к тактике организованных самоубийств было принято в течении нескольких минут, однако его психологическая основа закладывалась на протяжении многих веков. Менее, чем через неделю первые самолеты с камикадзе поднялись с Мабалаката, чтобы атаковать американский флот. Капитан Иногути так заканчивает описание совещания: «Я хорошо помню выра жение лица адмирала Ониси, когда он молча кивнул в знак согласия. В нем читалось облегчение с некоторым налетом грусти.» Ониси действительно был «отцом» соединений камикадзе, однако в отношении своего «потомства» его обуревали смешанные чувства. Конечно, он знал, что при обычной тактике не оставалось ни малейшего шанса остановить врага. К тому же он придавал особое значение «духовному» аспекту операции, совершенно вне зависимости от того, какой практический эффект она могла принести. В речи, сказанной несколькими месяцами позже перед первым отрядом камикадзе на Тайване, он заявил: «Даже если мы будем побеждены, благородный дух атакующих групп камикадзе убережет нашу страну от разрушения. Без такого духовного настроя за поражением непременно последует разрушение.[759]»

Такие слова, произнесенные командующим офицером в период, когда «пораженчество» рассматривалось в качестве одного из тягчайших преступлений, могут показаться неким поразительным сантиментом, однако их, безусловно, следует отнести к японской героической традиции, ставившей искренность намерений выше практической действенности. В то же время, нам известно, что Ониси рассматривал операции с участием камикадзе скорее в качестве трагической необходимости, нежели как источник удовлетворения. Однажды утром вскоре после формирования первых подразделений, отсиживаясь в укрытии во время воздушного надета вместе с капитаном Иногути, он припомнил, что похожая тактика рассматривалась и ранее, но что тогда он отказался прибегнуть к ней. «Во время взрывов пулеметных очередей он неотрывно глядел в стенку, а затем продолжил: „Тот факт, что [сейчас] нам приходится прибегнуть [к этому методу] показывает, сколь бедна была наша стратегия с самого начала.[760]“ Тут Ониси замолчал, а затем заметил: „А вы знаете, ведь это — отклонение от правильных методов командования“».[761]

Если даже Ониси — основное ответственное лицо, инициатор самоубийственной стратегии, высказывал подобные колебания, то что удивляться тому, что и у других военных руководителей не столь высокого ранга были свои сомнения. Императорская ставка хотя и дала официальное одобрение созданий подразделений камикадзе, однако относилась к этому плану с недоверием. Разумеется, дело было не в каких-то сомнениях гуманистического характера; наличествовало откровенно скептическое отношение к Ониси и недоверие к его новой тактике, однако прежде всего оно проистекало из того, что эта новая тактика шла заметно вразрез к ортодоксальным принципам и установкам, основывавшимся на положении об «огромных кораблях и гигантских пушках» (тайкан-кехо-сюги).[762]