Благословенная тьма

Почему нечисть вольготнее чувствует себя по ночам? Он снова тревожно взглянул на солнце, чересчур поспешно – как ему показалось – катившееся к закату. Луна, решил поначалу Ляпа. Все дело в Луне. Но потом он сообразил, что Луна никуда не исчезает и днем, ее просто не видно. Из этого следует, что нечисти мешает Солнце. Так-то оно вроде бы так, но в здешних лесах круглые сутки стоит такая темень, что не пробиться никакому светилу. Разница между днем и ночью не так уж значительна…

Ляпа вошел в березняк и стал углубляться в лес. Роща его не интересовала, он стремился попасть в самую чащу. На Луну тоже грех наговаривать, сейчас она… в первой четверти, что ли? В этих вещах он плохо разбирался. Во всяком случае, ее почти что и нет. Тогда остается…

Справа что-то завыло и как будто залязгало железом. Ляпа не потрудился повернуть голову, к таким вещам он давно привык. Бог его знает, что там. Лучше не соваться – вот это он знал наверняка.

Но сунуться на сей раз пришлось – правда, не на лязг и не на вой, а на другое – только несколько позднее, когда он уже миновал не только рощу, но и обширный луг, за которым сразу начиналась почти непроходимая чащоба, где чего только ни росло.

Продираясь сквозь бурелом и держа стволы наготове, Ляпа замедлил ход, привлеченный неким движением, – и снова по правую руку. Он даже не то чтобы увидел это движение-дрожание-шевеление, а каким-то малопонятным образом получил представление о нем и уверился, что оно есть на самом деле.

Таинственного лязга он не испугался, а перед этим ощущением не пойми чего – спасовал.

Ляпа остановился, медленно повернулся, вскинул ружье. Там, справа, запросто мог оказаться и зверь, возможно, съедобный. О том, кто там мог оказаться еще, думать вдруг расхотелось. Между деревьями виднелся просвет, и в нем что-то передвигалось. Сердце у Ляпы ушло в пятки, когда он осознал, что час уже поздний и солнце почти село. Просвет между тем оставался ярким, словно освещенным искусственно; не до конца отдавая себе отчет в своих поступках, Ляпа побрел на это свечение, поминутно спотыкаясь и оступаясь.

В скором времени он добрел до поляны. Выходить на нее не стал – замер, укрывшись за деревом и облизывая внезапно пересохшие губы.

Его взору явился хоровод, образованный девицами, которых он до того нигде не встречал – ни в Зуевке, ни по соседству. Все были одного роста, одетые в простые холщовые рубахи до пят. Волосы распущены, глаза заведены к небу; все держатся за руки и идут ровным шагом – и это хождение происходит в абсолютной тишине.

Ляпа вдруг понял, что девушкам этим не хватает венков.

И песен, конечно, – в противном случае картина была бы лубочной, сейчас же она представлялась жуткой.

Он попытался определить источник света и не смог. Тьма вокруг сгущалась, но поляна оставалась ясной – как днем.

Откуда они взялись, дьявол их забери?

Ляпа протер глаза и чуть не упал: какие там девушки, это никакие не девушки! Перед ним хороводом шли тени без лиц, и рубахи казались намного вещественнее тел. Он тряхнул головой и теперь не удержался от слабого, сдавленного стона. Тени превратились в карликов, которые все так же, не расцепляя рук, гуляли по кругу гусиным шагом.

В следующую минуту карлики обернулись вообще черт знает чем – рогатыми загогулинами, смахивающими на иероглифы, которых Ляпа, естественно, в жизни не видел и даже не знал, что они бывают.

Тишина сохранялась, он слышал лишь собственное хриплое дыхание. Кабанчик был забыт, и даже Ликтор с Полинкой – все улетучилось из его разумения. Ноги сделались ватными, ружье вывалилось из рук и мягко шлепнулось в мох.

Иероглифы слились; по лужайке струилось неровное, слегка подрагивающее кольцо тумана. Трава под ним пригибалась, приминалась и больше не восставала; нарождался круг, как две капли воды похожий на таинственные круги-проплешины, встречающиеся время от времени в кукурузных полях. Кукурузы в Зуевке не знали, но круги находили и в окрестных полях и лугах. И Ляпа был первым, кому привелось увидеть рождение такого круга.

В круги эти селяне вступали, пересекали их без всяких пагубных последствий, однако сегодня у Ляпы не было ни малейшего желания приблизиться и разобраться, что это за кольцо и какими силами оно творит начертание.

Ляпа обнаружил, что усердно крестится. Он, как уже говорилось, никогда не был религиозным человеком, хотя в Бога отчасти веровал – как и во все на свете. Он не помнил, когда в последний раз крестился, – не считая детского опыта посещения церкви. Это было непривычное для него действие, ибо вера в ту или иную сверхъестественную силу оживала в нем только в минуты острой необходимости. А повседневность понуждала к иным заботам, и Ляпа, возясь в огороде, начисто забывал и про Бога, и про черта.

Несмотря на крестные знамения, которыми беспрестанно осенял себя Ляпа, круг танцующих продолжал струиться, как ни в чем не бывало.