Благословенное дитя

Рагнар бежит по лесу. Рагнар бегает быстрее всех. Он спрячется, и они не отыщут его. Они ничего не знают об этом острове. Они приезжают каждое лето вместе с родителями, приезжают, чтобы ненавидеть его, Рагнара, и ничего не знают. НИЧЕГО! Марион — самая мерзкая из них. Марион — дрянь. «Псих!» — так она кричит, едва завидев его, но на самом-то деле это она психованная. Марион и ее дружки — компашка психов. Он слышит их топот далеко позади. Он слышит, как они что-то кричат ему. Он слышит свое дыхание и свой топот, а потом уже не слышит топота. Остается только дыхание. Он мчится так быстро, словно летит над землей. Он запыхался, но ему еще надо бежать. Он еще не у цели. Он быстрее их. Этим летом Марион собрала большую компанию, там и мальчишки есть. Прежде Рагнар дружил с теми мальчишками, которые сейчас бегут следом за ним. Он показывал им остров и рассказывал, чем тут можно заняться (вот только хижину не показал!), тайком от матери забирался в бар, отливал понемногу виски и водку в бутылочки из-под лекарства и по-братски делился выпивкой с ними. Теперь же всем этим мальчишкам хотелось трахнуть Марион, а если уж не Марион, тогда Фриду или Эмили. Он всегда бегал быстрее их. Фабиан, Олле и Пэр бегут за ним. Бегут, бегут, бегут, а вместе с ними Марион, Фрида и Эмили. Эрика ненавидит Марион. Когда Рагнар с Эрикой были маленькими, они представляли, как однажды ночью прокрадутся к Марион в комнату и, пока она спит, обрежут ее длинные темные волосы. С прошлого лета Пэр здорово вырос, и у него на теле появились волосы. Он стал огромным, волосатым и мускулистым. Я БЕГАЮ БЫСТРЕЕ ВАС! ПОШЛИ ВЫ ВСЕ НА ХРЕН! Рагнар оборачивается. На мгновение остановившись, он переводит дух и кричит: «ПОШЛИ НА ХРЕН! ПОШЛИ НА ХРЕН! ОТВЯЖИТЕСЬ ОТ МЕНЯ!» Кричит он громко. Они не посмеют его тронуть. Марион — сейчас они с Пэром встречаются — говорит, что она сорвет с него одежду и заставит Мелкого Йокке трахнуть Рагнара в задницу или возьмет у бабушки вязальную спицу и засунет ее ему в пипиську. Или может, кто-нибудь из девочек сядет ему на лоб, прямо на бородавку между его бровями, и будет тереться о нее своей писькой. РАГНАР, ТЫ ПОЛНЫЙ УРОД, ТЫ В КУРСЕ?!

В покосившейся лесной хижине, которую он ремонтировал каждый год, висит зеркало. Между бровей у Рагнара бородавка, однако Эрика наклоняется к нему и целует, сначала в губы, а потом в глаза. Не то чтобы он совсем урод. Когда свет падает по-другому, или он изменит выражение лица, или оденется как-то иначе — например, наденет полосатую панаму из Лондона или футболку размера XXL, то он вполне ничего себе. Тогда бородавки не видно. Тем не менее если он посмотрит на себя со стороны, глазами Марион, то все равно увидит уродца, отщепенца, выродка, а если посмотреть глазами Эрики, получится совсем иначе.

Если как следует приглядеться, лицо Рагнара можно назвать довольно приятным. В Лондоне на него никто не обращал внимания. И в Нью-Йорке тоже. А здесь он явно не на своем месте. Он ненавидит Швецию. Ненавидит поганых социал-демократов и специалистов по социальным проблемам. Он смотрит на свое отражение. You talking to me? You talking to me? You talking to me? [4] В этой хижине им его не найти, а каникулы на Хаммарсё скоро кончатся. Еще немного — и они с матерью вернутся в Стокгольм, а там есть где спрятаться. В парках, в кинотеатрах, и еще на скамейке возле фонаря, на которой никто больше ни сидит и которую он поэтому считает своей. Когда-нибудь они сядут на эту скамейку вместе с Эрикой. Эрика живет в Осло. Однажды он поедет в Осло. Только вот в Норвегии ничем не лучше, там все так же погано, как и здесь. Может, они уедут в Лос-Анджелес или даже еще дальше — в Сидней или Гонконг.

В Стокгольме у придурков другие имена — не Марион, Эмили, Фрида, Пэр, Фабиан и Олле, а другие. Не важно, как их зовут, — они все равно охотятся за ним. Рагнар корчит рожи. You talking to me?

Когда-то давно, много лет назад, когда они с Эрикой были еще незнакомы, его лучшим другом была Марион. Они даже влюбились друг в дружку. Восемь лет — и уже любовь. Теперь он почти забыл об этом, столько времени прошло.

— Не верю, — говорит Эрика, — ты и Марион?

Эрика часто приходит в хижину вместе с ним. Она приносит ванильные булочки и молоко из супермаркета, а порой даже немного вина, которое ей удалось стащить у Розы и Исака.

— Да, было дело. Мы гуляли по пляжу, держались за руки и говорили, что мы возлюбленные.

Эрика поворачивается к нему:

— Почему она ненавидит тебя?

Рагнар не отвечает. Ему больше хочется просто лежать на матрасе, и чтобы Эрика лежала рядом, а говорить ничего не хочется, во всяком случае — говорить про Марион и ее дружков. Пусть катятся к черту.

— Пусть катятся к черту, — говорит он.

Жить так ужасно тяжело. Считать дни до отъезда домой из Хаммарсё, домой, в Стокгольм, подальше от этих придурков. Так оно и есть — он считает, что придурки в Стокгольме, лучше, чем местные, на Хаммарсё. В Стокгольме нет Марион. То есть она там есть, но это другой Стокгольм, чужой. Они живут в двух разных Стокгольмах.