Благословенный

Однажды, после утреннего кофе, сопровождавшегося свежайшим пшеничным хлебом, пармской ветчиной и земляникой со сливками, я отправился в покои императрицы. Она работала за секретером; нею был граф Остерман, номинальный глава нашего внешнеполитического ведомства.

— Доброе утро, ma grand-mère! Я к тебе насчёт Польши: всё думаю, а не стоит ли ещё раз всё взвесить? Поляки явно не хотят проглотить такую знатную пилюлю одним махом! Может, как-то подсластить её или разделить её на части?

— Ах, Саша, добрая ты душа! Я бы и не трогала их совсем, но что поделать — пруссаки напирают!

— Да вот, насчёт пруссаков-то я более всего и сомневаюсь. Подумай сама: они жаждут польских земель в оплату за свою войну с Францией. Но, во-первых: нужна ли нам та война? Франция далеко, её морские силы скованы англичанами. Союзные ей Турция и Швеция только что потерпели поражения, и не несут нам угрозы.

— Французы могут своими воззваниями всколыхнуть берега Вислы, дорогой принц — заметил граф Остерман. — Стоит им одержать пару побед на Рейне, и поляки заворочаются вновь. Прусское содействие нужно нам, дабы наши войска оставались в покое!

Екатерина на этот счёт ничего не отвечала, но по виду её стало понятно, что она это мнение полностью разделяет. Чёрт, да я сам его разделяю: в кои-то веки Россия действует чужими руками!

— Да пусть себе пруссаки воюют, никто же не возражает. Но, думаю, получив предоплату, они сразу потеряют интерес к сделке! Не давать им ничего заранее — это единственное средство обеспечить более или менее деятельное содействие прусского короля до конца войны с Франциею! Зная манеру, с которой они ведут дела, могу заранее предсказать — весь их воинственный пыл ослабнет, если и не прекратится совершенно, с той самой минуты, как он вступит в полное владение польскими областями и не будет более видеть в них будущую награду обещанных усилий для блага общего дела!

— И что же ты предлагаешь, друг мой? — спросила она тоном, свидетельствующим о неудовольствии.

— Не отдавать пруссакам ничего. Пусть себе требуют и дальше польских земель, — Сейм их не даст, а мы разведём руками. Поляки им отказали, а не мы!

— Тогда Пруссия начнёт с Польшей войну, потребует нашего содействия, на что имеет право.

— Содействие мы можем им оказать в том же стиле, как герцог Брауншвейгский воюет с якобинцами — пострелять немного из пушек на границе, да и всё. А когда польские патриоты обрушатся на Пруссию со всем революционным пылом с одной стороны, а французы — с другой, тут они и завоют, и побегут к нам, согласные на все условия!

— Что вы! Это же совершенно не согласуется с нашим достоинством! — решительно возразил Остерман.

— Ну, имея дело с Берлинским кабинетом, не стоит рассчитывать на благородство; так и себя вести надобно соответственно!

— Возможно, принц Александр в чём-то прав, — заявила, наконец Екатерина, внимательно слушавшая наш спор. — Надобно это нам обдумать!

* * *

Увы, затем случилось ожидаемое. Во Франции произошёл якобинский переворот — умеренные члены Законодательного собрания были арестованы, к власти пришёл конвент во главе с Робеспьером. Все ожидали эскалации революционных войн, и Екатерина сочла за лучшее всё же уступить пруссакам.

Поэтому, когда 13 июля в Гродно уже начались предметные переговоры посланника Сиверса с сеймовою комиссиею. Угроза, что русский посол сочтет дальнейшую проволочку дела за объявление войны, заставила сейм принять предложенный Россиею договор, согласиться на уступку требуемых земель. Вскоре договор Польши с Россией был подписан, и сразу же прусский посланник Бухгольц потребовал от сейма назначения новой комиссии для переговоров об уступках, теперь уже в пользу Пруссии. Наш посол Сиверс поддержал требование прусского посла. Несмотря на то, оно было встречено упорным сопротивлением со стороны сейма: воспоминание о поведении Пруссии с 1788 года возбуждало сильную ненависть к недавним великодушным союзникам. Сейм начал затягивать дело. Угроза Бухгольца, что прусская армия начнёт неприятельские действия, не помогла. Сиверс ввел русских солдат в замок, где происходило заседание сейма; комиссия была уполномочена подписать договор об уступке требуемых Пруссиею земель, но с условиями: Бухгольц потребовал безусловного подписания договора. Это повело к сильному волнению на сейме. Некоторые депутаты позволили себе резкие выходки против обоих дворов и их представителей. Сиверс велел схватить четверых депутатов и выпроводить из Гродно. Наконец, в один день Сиверс велел объявить, что, пока решение не будет принято, он не выпустит из залы ни депутатов, ни короля.