Благословенный

Пока я увлеченно занимался вопросами освоения «Полуденного Края», у России вновь обострилась Польша. Несколько месяцев назад магнаты Феликс Потоцкий и Северин Ржевуский появились в Петербурге с просьбою о помощи для восстановления старых порядков, нарушенных «Конституцией 3 мая». Императрица лишь этого и ожидала: ей давно уже было решено оставаться в покое лишь до тех пор, пока сами поляки не потребуют помощи для восстановления старой польской конституции, гарантированной Россиею. 9 марта отправлено было приказание послу Булгакову выйти из прежнего недеятельного положения и обещать приверженцам прежних порядков помощь русскими штыками. Булгаков прислал два списка — первый включал имена тех, на которых уже теперь можно было положиться; здесь было 16 сенаторов и 36 депутатов сейма; второй список из 19 сенаторов и 20 депутатов перечислял всех недовольных действиями сейма, про кого можно было думать, что они присоединятся к первым, как только увидят хоть малую надежду на успех. Однако же, начать ниспровержение новой формы правления с революции в Варшаве было невозможно. «Вся сила, все способы обольщения, наград, обещаний, угроз, наказаний, одним словом — казна, войско, суды находятся в полной зависимости господствующей фракции,» — писал Булгаков императрице. — «При наималейшем здесь покушении или сопротивлении всех их сомнут. Сие самое заставляет всех недовольных пребывать в молчании до способного времени не только здесь, но и по провинциям, где их, по моим сведениям, весьма много, и без вступления в Польшу сильного нашего войска не можно ни к чему открытым образом приступить».

Короче говоря, надо было вводить войска и идти на Варшаву, что и было незамедлительно исполнено.

14 мая в местечке Тарговице недовольными магнатами была организована «конфедерация» для восстановления старого порядка вещей; Феликс Потоцкий был провозглашен ее генеральным маршалом, Браницкий и Ржевуский — советниками; к ним присоединилось 2 тысячи сторонников. Они обратились к императрице Екатерине за помощью в восстановлении прежней польской конституции, гарантированной Российской державой, указывая, между прочим, на незаконность принятия новой конституции (на сейме за неё проголосовало лишь около трети депутатов, остальные, не оповещённые о заседании, отсутствовали) и о репрессиях, обрушившихся на сторонников старого порядка. Обращаясь за помощью, конфедераты воспользовавшись пунктом Варшавского договора 1768 года, где Россия выступала гарантом «старых порядков», при нарушении которых она имела право вводить в пределы Польши свою армию. Разумеется, всё было согласовано заранее: и обращение магнатов, и благожелательный ответ им Екатерины. Мне вся эта ситуация не особенно нравилась: конечно, много лучше для взаимоотношения наших народов была бы более открытая и честная политика. Впрочем, все политики и дипломаты того времени были абсолютно убеждены, что в белых перчатках дела не делают, и, надо сказать, они были правы. Как польская конституция 3 мая не могла быть принята законно и честно, (а между тем принять ее было необходимо для существования Польши), так и для России абсолютно открытые и честные действия во внешней политике были недостижимой роскошью. Такова жизнь.

18 мая 1792 года русские войска в числе около 100 000 штыков и сабель четырьмя корпусами вошли в польские владения с трех сторон: с юга, востока и севера. Южная армия, закаленная в Турецкой войне, двигалась из Бессарабии под начальством генерала Каховского; другими колоннами командовали Кутузов, Кречетников и Игельсторм.

Поляки поначалу пытались сопротивляться. Послали занимать деньги в Голландии, выписывали из Пруссии генералов и офицеров. Толковали о самых сильных мерах: о поголовном вооружении (так называемое «посполитое рушение»), и даже об освобождении крестьян. Хотели действовать на Белоруссию: в тылу у русской армии возбудить восстание из тамошних крестьян. Игнатий Потоцкий предложил в Комиссии полиции перевести и напечатать на русском языке конституцию 3 мая и в виде соблазна разослать по русской границе; в Вильне печатались прокламации на русском языке. Однако же, дела на лад не шли.