Благословенный

Она взяла мою руку и положила себе на живот.

— Представь, что это твоя Библия. Поклянись своим будущим дитя, что никогда не войдёшь на поле сражения!

Дитя… ДИТЯ!!!

— Наташа! Боже мой! Неужели!

Порывисто обняв её, я целовал мокрые от солёных слёз глаза, рассыпанные по лицу локоны волос, мягкие податливые губы.

— Но ты уверена?

— Доктор Вейкарт полагает, новость достоверная. Доктор Рождерсон предлагает подождать до появления утренней тошноты… и сегодня она у меня была!

— Ооо! Как это замечательно!

Ну вот, всё и разъяснилось. Перемены настроения — кажется, это связано со скачками «гормонального фона». Ничего, всё утрясется!

И, окрылённый, я поспешил «на службу».

Никогда ранее я не был отцом, и, разумеется, такая новость заставила меня серьёзно задуматься — а что у нас вообще с родовспоможением? Немедленно вызвал доктора Самойловича и поставил ему задачу устроить самую лучшую перинатальную больницу.

Первое дело — это санитария и гигиена. Тут у нас, как оказалось, были сложности с антисептиками. Разумеется, у нас был спирт, но он не везде пригоден. Производство йода пока не было налажено, хотя Лавуазье уже сумел в лабораторных условиях выделить этот металл.

Тут я вдруг вспомнил такую вещь, как прополис. Пчеловодство в России вполне себе в ходу — отчего бы не использовать этот природный антисептик? Приказал немедленно начать эксперименты с этой штукой, благо вещество вполне известно и доступно. Ещё один распространённый антисептик, уже существовавший в это время — ляпис, то есть нитрат серебра. Также, поставил химикам задачу изыскать перекись водорода (гипнозом из моей головы удалось добыть сведения, что она добывается путём электролиза).

Кроме того, мы к этому времени достигли успехов в развитии обезболивания. Эфир (диэтиловый эфир) уже был был известен. Получался он очень просто: перегонкой спирта и серной кислоты при температуре 150 градусов Цельсия. Сам эфир для облегчения болей известный английский врач и химик Томас Беддоус использовал уже с 1795 года. Доктор Самойлович разработал гуттаперчевые маски и отработал дозировку в каплях в минуту. При кесаревых сечениях эта штука была бы актуальна.

Не мелочась, я решил устроить сразу большую клинику на сотни коек, выписав из Европы хороших специалистов. Для него нужно было хорошее, большое помещение, находящееся в центре Петербурга.

* * *

На другой день Наташа снова была не в духе. Конечно, ей сейчас нелегко, даже не будь она беременна. Такая перемена в жизни — из почти полной безвестности вдруг оказаться на самой авансцене! Теперь о ней судачат решительно все, обсуждая любую деталь её туалета, внешность, каждый жест,…и к тому же, пока нечем её развлечь. Новогодний бал 1797 года и прочие зимние празднества в связи с поминовением государыни были отменены. Новый цикл праздников откроется после нашего возвращения из Москвы, то есть в середине апреля 1797 года. А до этого мы двор соблюдает траур!

И сегодня глаза Наташи, увы, снова полны слёз.

— Отчего ты плачешь, любовь моя?

— Ах, Саша, любовь моя! С тех пор, как стало известно о сокращении двора, светские дамы обдают меня такой холодностью… Я чувствую, что все смотрят на нас, как на прокажённых…

— Ах, оставь. Кончится траур, начнутся новые праздники и увеселения, и все они потянутся во дворец, как стадо коров идёт на привычный водопой, забыв, что источник уже обмелел…

— Может быть, они и вернутся, но будут со мною всегда неискренны. Не понимаю, откуда такая холодность! Все шепчутся, что наш брак — неравный, что мы опозорили русскую монархию. Сможем ли мы их переубедить?

Как это печально… То, что для меня не имеет никакого значения, супруга воспринимает чрезвычайно близко к сердцу. Эх, милая моя Натали! Ты ещё не знаешь, что к короне прилагаются власть, уважение, и… одиночество

— Ничего, со временем все привыкнут, — попытался успокоить её я, сам не веря в правоту своих слов.

«Или, что вернее всего, ты сама к этому привыкнешь» — невольно подумалось мне. глядя на её огорчённо склонённую, как у подсолнуха после захода солнца, голову.

Однако, надо бы отвлечь её от грустных мыслей

— Наташенька, а в какой резиденции ты бы хотела провести лето? — спросил я, лихорадочно подбирая отвлечённую тему для разговора.

— Как это — «в какой»? Двор всегда весной переезжает в Таврический дворец, потом в Царскосельский, а затем в Петергоф. Разве у нас будет по-другому? — немного успокоившись, спросила она.

— Ну, здесь у нас огромный выбор! На, вытри-ка слёзы… Хочешь, осмотрим все дворцы и выберем тот, что тебе больше понравится?

— Да, хочу, хочу, хочу! — закричала юная моя супруга, как девчонка, захлопав в ладоши. Впрочем, далеко ли она ушла от девчонки, в 20-то лет…

— А когда мы поедем их смотреть?

— Гм…

Я задумался. Ездить куда-либо специально у меня не было ни времени, ни желания. Совместить бы это всё с каким-нибудь полезным делом!