Благословенный. Книга 4

К обеду мы вернулись во дворец, прогулявшись под руку по Дворцовой площади. На входе нам доложили, что явилась великая княгиня Анна, жена Константина. Всё время обеда она сидела с выражением лица, будто в её семье кто-то умер. Вначале она была явно нерасположена к откровенности, хотя явилась к нам именно для этого. Постепенно, однако, от отрывистых реплик она перешла к пространному монологу, и вскоре стало понятно — умерла сама семья. Рассказанное ею мне страшно не понравилось: разумеется, я и раньше слышал, что Костик чудит, но теперь это выросло и развилось уже до какой-то болезненной степени!

— Однажды я позировала художнице Виже-Лебрен, — печально и монотонно рассказывала Великая княгиня, как обычно говорят о воспоминаниях, что уже перегорели, но ещё способны обжечь сквозь пепел. — Цесаревич, скучая, ушёл к караулу. Не прошло и половины времени сеанса, как с улицы раздался ужасный грохот. Мадам Лебрен испугалась и хотела было лезть под стол; я насилу её удержала. Я пошла посмотреть, что там произошло; и что же я вижу? Дымящееся орудие и своего супруга, покатывающегося со смеху! Оказалось, караульные солдаты поймали в кордегардии крысу; он зарядил ею трёхфунтовую пушку, стоявшую для красоты у парадного входа, и выстрелил прямо в фасад Мраморного дворца! Бедное животное оставило кровавую кляксу между первым и вторым этажами, под тем окном, за которым находились мы с мадам Лебрен!

Наташа в ужасе прикрыла ладонью рот и как-то опасливо покосилась на меня, прикидывая, очевидно, не способен ли и я на подобную выходку.

— Я вернулась и объяснила мадам художнице, что опасность, видимо, миновала; но та настояла перейти в залу напротив, окна которой выходили на другую сторону, где не было никакой артиллерии. Из-за этого переезда позирование наше затянулось. Великому князю, верно, надоело ждать меня, а других крыс уже не попадалось; он пошёл к нам, и, не найдя нас в прежней зале, вдруг страшно разгневался! Когда он нашёл меня, то взял на руки, несмотря, что мадам ещё не кончила набросок, отнёс в коридор и посадил в большую китайскую вазу. «Что за шутки? Отпустите меня! — возмутилась я; тогда он отсчитал, как на дуэли, двенадцать шагов, прехладнокровно кликнул своего адъютанта Боура, всегда выполняющего все причуды Великого князя; тот зарядил пистолет, и муж выстрелил из него прямо в ту вазу, в которой я находилась. 'Теперь вы свободны, мадам» — вот что он произнёс, прежде чем удалиться. Ваза была расколота пулею вдребезги. Меня осыпало мелкими фарфора, поранившими меня до крови — некоторые застряли в моём корсете, и белошвейкам пришлось вырезать их ножницами. Ваше Величество! — тут Аннет обратила ко мне заплаканное лицо, умоляюще сложив руки, — я очень боюсь за свою жизнь!

Воцарилось молчание.

Да, вот это — то, чего я с самого начала так опасался. Что тут сказать моей несчастной свояченице? Бабушка поженила их с братом в самом нежном возрасте, когда они еще не были готовы к браку. Костя привык к раболепным придворным и доступным дамам, а она — принцесса. Он считал, что всё здесь принадлежит ему, всё разрешено и позволено. А она — принцесса… Ему привезли трёх сестёр, и приказали выбрать одну из них. Он не любил её, она не любила его — ну что хорошего из этого всего могло получиться?

— Я постараюсь на него повлиять, сударыня… — постарался обнадёжить её я. — Но не могу обещать, что он меня послушает!

Братец появился только сильно после обеда, когда отоспался после ночных гулянок в казармах Конногвардейского полка. Выглядел Костик, мягко говоря, несвежим. Сильно располнев в последнее время из-за пищевых и прочих излишеств, он, похоже, даже не собирался останавливаться.

— Ну что, дружок — притворно-ласково встретил я его. — Похмелье?

— Да, мы тут с полковником Боуром…

— Наслышан. Ты что-то совсем разбуянился последнее время!

— Да ладно, пустое! Сущая ерунда, даже не о чем вспомнить, честное благородное слово!

— Нет. Нет, так дальше не пойдёт. Стрелять в жену из пистолета — это уже выходит за все границы!

— Тю, это она, что ли, наябедничала? — развязно протянул братец, стягивая кавалерийские перчатки с раструбом и бросая их на стол. Похоже, он не видел в произошедшем ничего предосудительного. — Так я же мимо стрелял, в бок вазы, чтобы её только разбить. Ты же знаешь, я из пистолета могу из любого положения бубнового туза на двадцать шагов…

— Не важно! Слушай, Константин Павлович, давай уже бросай всю эту гульбу и шпынство, да займись делом. Ты нужен мне! Людей толковых нет совершенно. Ты бы, чем тратить себя на пьянство, лучше бы выбрал себе дело по душе! Я смотрю, к уланам своим ты нынче охладел — так давай, обрати свой взор на другие предметы! Может, где-то наместником тебя сделать? Или в путешествие отправить? Ну говори, не молчи!

— Я улан своих люблю, что ты такое выдумал? — удивился Константин. — Два раза в неделю у нас вахтпарад и маневры на Марсовом поле. Куда уж больше! Наместничество не хочу. Это же из Петербурга уехать надо! И путешествие тоже — что я там увижу, чего нету здесь?