Благословенный труд. Карьера, успешность и вера

Все это вовсе не значит, что творческий человек не может быть призван Богом к управленческой работе. Ведь одна из русских проблем — это неумение оптимизировать процессы. Мы изобретательны, умеем запускать и даже развивать дело, но когда приходит время оценивать масштабность и целесообразность сделанного, часто оказываемся вообще бессильными. Ну как можно закрыть стройку социализма, над которой вся страна трудилась! Даже если она стала экономически убийственной для страны. Может, пример покажется смешным, но эта русская особенность в масштабе менее заметных проектов обрекает на провал тысячи очень нужных и благих начинаний.

И когда художник по призванию работает администратором, а гениальный администратор пытается быть художником, оба они не видят Божественного замысла о своем служении. Конечно, Господь будет вносить поправки в их жизнь, но это уже корректировка и реабилитация, а не реализация изначального плана. И мне кажется, когда человек всецело захвачен своим призванием и понимает, что деньги для него — вещь второстепенная, большинство вопросов о границах отпадают сами собой.

О совести и критериях понимания верного пути

Владимир Лучанинов

Наша совесть настолько раздроблена, настолько сложна, и мало среди нас людей, действительно способных отделить наносное от своего и свое эгоистично-человеческое от Божественного. К тому же совесть имеет свойство меняться; переступив через какой-то барьер и введя в практику какие-то вещи, которые ранее казались мне недопустимыми, я постепенно принимаю эти вещи как должные. Если я, не доверяя внешнему воздействию, не всегда уверен и во внутренней этической оценке своих действий, как же я смогу распознать свое призвание в этой мутной воде?

Протоиерей Андрей Лоргус

Работать над совестью необходимо, и это непросто. Да, к сожалению, бывают состояния, когда мы усыпляем свою совесть, обманываем ее, уговариваем. Но бывают — когда просыпаемся и не можем противиться своей совести, она обличает нас до тех пор, пока мы не согласимся что-то в себе изменить, чтобы восстановить Божественную справедливость.

«В нашем языке существует масса этических терминов, то есть слов, которые обозначают моральные явления. Скажем, существуют слова „трусость“, „храбрость“, и гений языка заставляет нас, когда мы употребляем слово „трусость“, мыслить в терминах причинности, то есть мы, например, говорим: „Струсил потому, что опасность была велика“. Иными словами, сам способ, каким мы это слово употребляем, независимо от нас диктует нам причинную терминологию, мы ищем причины трусости…

Совесть — это феномен, который является причиной самого себя и не имеет причин хотя бы потому, что в нашем языке мы его употребляем тогда, когда не ищем причин, то есть слово „совесть“ появляется тогда, когда мы не ищем объяснений поступка, ни социологических, ни психологических, ни биографических. То есть сказать „по совести“ есть конечная инстанция для объяснения, конечный пункт отсылки для нашей объясняющей мысли. Мы сказали „по совести“ и тем самым, во-первых, поняли то, о чем мы говорим, и, во-вторых, мы в силу гения языка поставили совесть на место причин, определили саму совесть как нечто, основанием чего является она сама».

Мераб Мамардашвили

Совесть не является чем-то раз и навсегда утвердившимся в человеке. Во-первых, совесть воспитывается, и воспитывается на протяжении всей жизни. Во-вторых, совесть, конечно, меняется — то есть меняется система ценностей, которую несет в себе человек.