Благословенный

Он настолько негодовал по поводу ее измены, что поначалу даже хотел подать на развод и вышвырнуть ее вон. И пусть катится на все четыре стороны. Патрик, естественно остался бы с ним. Но сын его остановил. Он видел, что мальчик привязан к матери, что любит ее. Джек не был уверен в том, что сам Патрик предпочтет остаться с ним, а не с Кэрол. Мальчик был глубоко обижен на него из-за этой девчонки, которую Кэрол пригрела, он молчал, но Джек видел, какую обиду он затаил. Джека это огорчало, но потакать прихоти сына он не собирался. Это было уже слишком, то, что мальчик от него потребовал. Может, девчонка и неплохая, но это все равно не повод делать ее членом его семьи. Если бы она не была дочерью Мэтта, он, может быть, и подумал над этим… А вдруг ей перейдет от папочки безумие? Ему и одной психопатки с головой хватало. Но его семья — для него это святое, его дом — не проходное место и не приют, и в его семье не было место посторонним. Мальчишка влюблен, Джек это сразу понял, сегодня ему эта девочка нравится, завтра понравится другая — и что, Джек теперь всех должен опекать? Пока мальчик дуется, нет никаких шансов, что он останется с ним, а не уйдет с Кэрол, которая сразу же заберет девчонку к себе, оказавшись свободной. А запереть сына, как ее, он не мог. И Джек передумал. К тому же развод сейчас явно не поспособствовал бы его политической карьере. Помимо этого он не ощущал в себе никакого желания ее отпускать. Ведь ей того и надо. Только обрадуется и побежит к своему любовнику. Но другие причины, почему он раздумал разводиться, он сам перед собой категорично отрицал, отказываясь признавать. То, что все еще не равнодушен к ней, что соскучился и хочет, чтобы она была рядом. Он злился, но его жизнь снова наполнилась, даже забурлила через край с их возвращением. Все это время он ощущал себя опустошенным, не живым, он не мог ощущать ничего, кроме боли, его существование было наполнено тоской и безысходностью, и ни в чем он не мог найти себе утешения. Теперь он безумно счастлив оттого, что его сын снова с ним, живой и невредимый, и одновременно несчастен из-за того, что Кэрол его забыла, что у нее был другой, к которому она явно была неравнодушна. Стоило только вспомнить, как она рыдала по этому мальчишке, как жалась к нему там, в подвале, прячась от него, Джека. Конечно, молодой — насколько Джек помнил был даже младше Кэрол года на два, это лет двадцать шесть получается — высокий, сильный, крутого из себя строит, даже Патрик проникся восхищением к нему, что еще больше взбесило Джека. И Кэрол разомлела перед ним. Он еще тогда ей понравился, Джек нутром это почувствовал. И Патрику он нравился, мальчик явно был к нему привязан, как и к его дружку, хоть старательно это скрывал, страдая от всей этой ситуации. Но от Джека тяжело было что-то скрыть. Он даже подумать никогда не мог, что может быть кто-то, кто его «подвинет» в глазах его жены, а тем более — сына. Свой авторитет перед ними ему казался непоколебимым. Так и было… раньше. Он привык быть для них самым-самым. Возможно, для Патрика он таким и остался, несмотря на его чисто мальчишеский восторг от этих бродяг и убийц, которые казались ему такими крутыми. Но не для Кэрол. Он это чувствовал. Чувствовал разницу между тем, что было раньше и тем, что сейчас. Он слетел со своего пьедестала, на который она его когда-то возвела и где ему так нравилось. Он не думал, что такое возможно. Ее любовь, ее восхищение им, ее слабость перед ним, в которых он был так уверен, к которым привык, вдруг исчезли. Он всегда ощущал над ней свою власть, теперь — нет. Да, он держал ее под замком, но власти своей над ней больше не чувствовал. Она очень изменилась. Он был шокирован этими изменениями, и пытался утешиться тем, что эти изменения только последствия ее болезни, унаследованной от матери. Он не находил в ней больше ранимости, беззащитности, желания, чтобы ее защищали. Теперь она предпочитала сама себя защищать. И у нее это неплохо получалось, он до сих пор не мог прийти в себя после того, какой она была в подвале. Она научилась подавлять в себе страх. И больше не сгибаться. Не подчиняться. Не позволять собой командовать и что-то от себя требовать. Джек чувствовал в ней силу, упрямство и волю. Волю такую, что так, как раньше, никогда уже не будет. Не будет она его больше слушаться и подчиняться, склоняя голову перед его умом, силой и властностью. И терпеть ничего не будет. Научилась сама о себе заботиться, привыкла сама распоряжаться своей жизнью, пока жила одна, и, видимо, понравилось, судя по тому, какое негодование и протест в ней теперь вызывало то, как он себя с ней вел. Привыкла командовать, понравилось, небось вертела этим мальчишкой, как хотела. Забыла, кто ее муж, какой он и что с ним такие фокусы не пройдут. И он теперь с удовольствием освежал ей память. Что с ней делать, если она так и не успокоится, не покорится, Джек пока не знал. Он не мог ее вечно держать под замком. Но и отпустить не мог. Значит, выход был только один — поломать и все-таки заставить подчиниться и смириться. Поставить на место, сделать так, чтобы она против него снова даже голову поднять не могла. И не решалась. А если они и разойдутся все-таки, то только когда он так решит, когда он ее выкинет, как ненужную надоевшую вещь. А не она его. И пока он размышлял над тем, как ее наказать и снова сделать послушной. А если не получится, то избавится, после того, как натешится, как поутихнет его вспыхнувшая страсть, избавится так, чтобы обойтись без развода и чтобы Патрик не мог уйти с ней. Например, на самом деле отправить ее в психушку. Если после этого она не покорится, то пусть там и сидит. А если ему вдруг захочется ее увидеть или он снова ощутит потребность в ее роскошном теле — он всегда сможет ее навестить и остаться с ней наедине.