Благословенный

— Если бы попросила.

— А если бы не просила, а ты видел, что надо… как тогда, в детстве?

— Заступился бы.

Патрик кивнул.

— В этом нет необходимости, потому что для этого у нее есть я, — важно сказал он. — Я просто так спросил. Поправляйся.

Развернувшись, он вышел, не обратив внимания на недоуменный взгляд, брошенный ему вслед.

Покормив близнецов, Кэрол посадила их играть в манеж, а сама понесла завтрак Тиму. Он не спал. И Кэрол не смогла понять по его взгляду, рад ли он ее приходу, или предпочитал бы обходиться без ее общества. Выглядел он неважно, наверное, его мучила боль, но внешне он ничем это не выказывал.

— Извини, я не голоден, — чуть слышно сказал он своим слабым надорванным голосом, бросив взгляд на поднос в ее руках. Кэрол растерянно остановилась.

— Съешь хотя бы булочку… с чаем.

Поколебавшись, он нехотя кивнул и приподнялся. Поставив поднос на столик, Кэрол склонилась над Тимом, чтобы подложить ему под спину подушку. Она с трудом удержалась от улыбки, сохраняя серьезное выражение лица, когда он вжался в подушку, пытаясь отодвинуться от оказавшейся прямо у него перед носом груди. Это движение вызвало у него приступ боли, заставивший побледнеть. Кэрол невозмутимо поставила ему на колени поднос и присела рядом. Он не поднимал глаз и вдруг покраснел под ее пристальным взглядом. Губы Кэрол дрогнули от улыбки, которую она не смогла все-таки сдержать. И чуть не расхохоталась, когда заметила, как он украдкой бросил взгляд на ее грудь, от которой только что пятился, как от бомбы. Возможно ли, чтобы женщины пугали этого двухметрового здоровяка больше, чем боль, пули и смерть? Он, солдат, прошедший через ад войны, безжалостный наемник и убийца, которого не пугал раскаленный жезл и скальпель в руках друга, робел и терялся в присутствии слабой женщины, в два раза меньше него самого, которую он мог убить одним ударом своего огромного кулака? Похоже, ничего он так не боялся в своей жизни, как женщин. Боялся и ненавидел?

Он поджал губы с такой злостью, отведя взгляд от ее груди, что у Кэрол пропало всякое желание его дразнить. Она вдруг поникла, поняв, что с этим парнем будет совсем не просто. И если она заставляла его испытывать какое-то желание, то его это только приводило в бешенство. И скорее, он сорвется и снова грубо ее изнасилует, наказывая за свое вожделение, чем отреагирует иначе, как любой другой нормальный мужчина, который попытался бы добиться ее расположения мягкостью. Вспомнив, что он обозвал ее шлюхой, Кэрол почувствовала, как в ней пропадает всякое желание искать с ним близости. В ней вдруг взыграла гордость. Да пошел он, этот дикарь, со своими комплексами и женоненавистью!

— Приятного аппетита, — улыбнулась она, ничем не выдавая своих чувств и мыслей. — Я зайду за подносом позже. Если что-нибудь понадобится, я в соседней комнате.

И она ушла, зная, что он не позовет ее, даже если будет здесь умирать.

С грустью она думала о том, как же изменился ее маленький Тимми, которого она так любила. Никогда бы не подумала она, что он может стать таким. И до сих пор не могла в это поверить. Как будто Тимми как не было, так и нет, а этот человек кто-то совершенно другой, с кем ее абсолютно ничего не связывает, которого она совсем не знает.

Она занималась детьми, и лишь спустя пару часов снова заглянула в спальню. Он спал, отставив поднос с завтраком, к которому так и не прикоснулся, в сторону. Подойдя к кровати, Кэрол долго изучала его взглядом. И, узнавая в этом суровом мужчине черты горячо любимого ею мальчика, она чувствовала, как смягчается ее сердце, и он уже не кажется таким чужим. Это он, ее маленький Тимми, такой дорогой ее сердцу. Что же сделала с ним жизнь? Какие еще страшные шрамы, которые она не могла видеть, у него были, в его душе, в сердце? Он видит вокруг себя только врагов, и она тоже стала одним из них. Почему?

Наклонившись, она улыбнулась и слегка коснулась пальцами его волос, осторожно погладив, стараясь, чтобы он не почувствовал. Потом забрала поднос и вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь, не заметив, как Тим открыл глаза, посмотрев ей вслед.

Когда она пришла, чтобы дать ему лекарства, он встретил ее уже не так напряженно и сухо.

Вечером он согласился поесть, правда, съел совсем немного. Но дело было уже не в его упрямстве, а, скорее всего, он был слишком измучен и слаб, и на самом деле пища в него попросту не лезла. Зато Спайк, будучи непривередлив в пище, с удовольствием ел все, что она ему давала, приученный к неприхотливости и выживанию в любых ситуациях. И Кэрол с удовольствием замечала, что уже заслужила расположение животного, которое каждый раз встречало ее энергичным помахиванием хвоста, выражая свою симпатию. Нравилось ли Тиму то, что его четвероногий друг с такой легкостью подпустил ее к себе, или нет, Кэрол не могла понять, даже когда он наблюдал за тем, как она гладит собаку, которая, наверняка, не каждому это позволяла.

Кэрол поменяла повязки, сделав все так, как учил Исса. Тим не противился.