Благослови зверей и детей

Они поглядывали на спидометр. Стрелка дошла до 80 миль в час и больше не отклонялась влево. Перекрикивая вой мотора И свист шин, Тефт завопил, что это предел — быстрее этот старый гроб не выдюжит, и, ежели не развалится, его миль на семь при такой скорости хватит. Они мчались вперед, боясь, как бы сидящие сзади не повылетали из кузова. Их завораживала несущаяся под колеса асфальтовая серая река, а по встречной полосе пролетали, как мошкара, грузовики, легковушки с прицепами и без и тягачи.

Коттон сжимал в руках винтовку.

Гуденау сидел как каменный. Пальцами он перебирал свою индейскую повязку, словно выдергивая из нее бусинки.

— У-лю-лю! — вопил Тефт.

За первые два дня Шеккера выставили из четырех домиков. На третий день Коттон пустил его к себе, а на следующий сам об этом пожалел. Шеккера так же тяжело было выносить, как и его папашу, прославленного Сида Шеккера, избалованной копией и задерганной жертвой которого он стал. Шеккер раздражал, как скрежет ножа о тарелку. Он был громогласен, неуравновешен, назойлив и хвастлив, как Нью-Йорк. Он постоянно грыз ногти, постоянно жевал, постоянно повторял шуточки своего папаши — словом, ни на минуту не выключался. И Коттон дал отпор Шеккеру.

У них в домике запретов почти нет, сказал Коттон, но всему есть предел. Им надоели шуточки его папаши, истории про то, по каким салунам он ошибался, в каких концертах выступал, с какими знаменитостями знаком и сколько зашибает долларов. Короче, будь как все или катись. Ему ясно, в чем дело, ответил на это Шеккер. Дело в том, что он еврей. Коттон вздохнул и покачал головой: нет, дело не в этом, и большая просьба — избавить их всех от мании преследования. Шеккер обозвал писунов фашистами. Тут Коттон вышел из себя. Нет, ответил он, мы не фашисты. У нас свои проблемы — чтобы решить их, требуется спокойная обстановка. Тут и Шеккер потерял самообладание. Почему бы им не назвать этот лагерь так, как есть — концлагерем? Если он, Шеккер, им поперек горла, пусть построят крематорий и отправят его в печь. Коттон взвыл и допустил ошибку — повернулся к Шеккеру спиной. Шеккер бросился на него. Выше ростом и фунтов на сорок тяжелее, он быстро подмял Коттона, как куль, придавил его и тузил до тех пор, пока их не разняли.

После этого инцидента атмосфера разрядилась. Шеккер успокоился и стал вести себя по-человечески. А если он забывался, откалывал свои бродвейские номера или прохаживался насчет фашистов, остальным достаточно было рявкнуть хором: «В крематорий его!» — и Шеккер бросал валять комедию.

Внезапно фары выхватили справа от дороги вывеску — большие желтые буквы на фоне коричневого дерева. Тефт притормозил, съехал на обочину, развернулся и въехал в открытые ворота — и вот в одно мгновение поток машин, механические кегельбаны и вся цивилизация остались позади, и вокруг осталась только волшебная ночь американского Запада.