Благослови зверей и детей

Коттон не смотрел на них, но кожей почувствовал, как это на них подействовало, как потрясло. Руки он не опускал. Никто не шевельнулся. Все молчали.

— Коттон, ты предатель!

Это выкрикнул Лалли-2. Он вскочил на ноги, отшвырнув в сторону подушечку.

— Я пошел один, а ты меня отговорил, а теперь завел нас сюда — и в кусты?

— Залезь под кроватку, — захихикал его брат. — Под грузовик спрячься!

— Заткнись ты! Давайте голосовать! Кто за то, чтобы идти вперед, как договаривались, идти во что бы то ни стало?

Лалли-2 поднял руку.

Остальные четверо разрывались на части. Они по-прежнему сидели на корточках и теперь взвешивали свое решение и примеривались к ожидающей их впереди трудной дороге.

Лалли-2 опустил руку. С презрением поднял он с земли полуобгоревшую подушечку, с презрением смахнул с нее пыль.

— Недоделки позорные, — сказал он. — Без Коттона ни на шаг. Когда по домам разъедетесь, как без Коттона проживете?

Сунув подушечку под мышку, он нахлобучил шляпу на уши:

— Ну а я без вас проживу. Из лагеря я один ушел и дальше один пойду. А если кому охота со мной, айда!

И Лалли-2 двинулся вперед по ночной дороге с тем же упрямством, с каким шел поздно вечером через сосновый бор. Коттон все стоял с поднятой рукой — рука ныла. Он покрылся потом. Один ушел, думал он, осталось пятеро.

— Стой-ка! — окликнул Гуденау младшего Лалли.

— Чего тебе?

— Поможешь мне нести бизонью голову?

— Ладно.

Гуденау подошел к кузову и вытащил оттуда голову с рогами.

— Извини, Коттон, — сказал он, — но Лалли еще малыш, его одного отпускать нельзя.

Лалли-1 не выдержал:

— Тьфу! Зачем ты это сказал, черт тебя возьми! Теперь мне тоже придется идти. Если с ним чего случится, с меня дома голову снимут. Ты и представить себе не можешь, как с ним все возятся.

Лалли-1 присоединился к Гуденау, и они ушли.

— Слушай, знаешь анекдот про аистов? — спросил Шеккер, встал и потер руки, предвкушая эффект. — Мама-аистиха спрашивает папу, что он сделал за день, а папа-аист отвечает: принес в одно семейство тройню. «А ты, мама-аистиха?» — спрашивает пала, и та отвечает, что осчастливила одну дамочку двойней. Потом папа-аист и мама-аистиха спрашивают сыночка-аистенка, чем он занимался, а сыночек отвечает: «Похвалиться мне нечем. Подкинул младенчика одной школьнице с ее одноклассником». — Шеккер закусил губу и покачался на каблуках. — Ладно, как говорится: идти так идти. Может, я о тебе еще в газете прочитаю. А может, за решеткой встретимся. Хе-хе.

Шеккер ушел, и Коттон наконец опустил руку. Тефт встал, притворно зевнул, притворно потянулся, поднял капот, вынул свой провод, сунул его в карман, закрыл капот, полез в кабину, вытащил винтовку и с ленцой повернулся к Коттону.

— Счастливо, старина! — прогудел он в нос, как заправский ковбой в финале вестерна. — Немало миль мы проехали бок о бок, но, видать, теперь наши дороги разошлись. — Закручинившись, он сделал вид, что смахивает непрошеную слезу. — Ауфвидерзеен!

Поворот кругом — и Коттон остался у грузовика один: взяв винтовку на плечо, Тефт шагал по дороге и медленно терялся в тумане. Ибо глаза Коттона заволокло туманом, а в груди засела заноза одиночества. Вот как выходит: он им больше не нужен. Не сходя с места, он провел пятерней по спутанным рыжим волосам. Но боль утихла, и в груди его истекла соком спелая гроздь восторга, так что Коттон едва удержался — так хотелось ему кинуться за ними, закричать им вслед: «Я не всерьез… Я не предатель… Я проверял вас… Я хотел увидеть, как вы себя поведете — и вот увидел! Вы молодцы, ребята, молодцы! Теперь мы справимся, справимся с чем угодно, потому что теперь вы можете обойтись без меня, обойтись без посторонних! Честное слово, мы наконец-то заслуживаем кое-чего получше, чем ночной горшок, и добились этого мы сами! Так вперед! Вперед, черт возьми, и плевать нам на самого дьявола, на ураган, на лагерь, на скандал, на родителей, на Вьетконг! Вперед!» Но кричать Коттон не стал, а нацепил свою каску и пошел вслед за отрядом. Он шел, а не бежал, шагал ровно и гордо и старался справиться с искушением и не свистеть им вдогонку. Через минуту-другую они замаячили вдалеке — он заметил их по буквам ЛБК на куртках. Коттон нагнал их и пошел рядом, а они только покашляли — в знак приветствия и с чувством облегчения — и зашагали за ним сплоченным строем, особенно же Коттон был им благодарен за то, что они проявили такт и не стали говорить вслух о том, что и так ясно. Но молчание смущало и его и остальных, а потому через некоторое время он заговорил. «А ну, прибавь шагу! — скомандовал Коттон. — Поторапливайся! Ать-два, левой».

10

Теперь они шли легко и весело. Но через четверть мили в испуге остановились. И остановил их звук их собственных шагов, удвоенный эхом топот — один этот звук в полной тишине.

Потому что вокруг была тишина. Они повытаскивали из карманов транзисторы, но как ни трясли их, как ни крутили ручки, все без толку. Молчали все диапазоны, все гнусавые голоса и бас-гитары. Писуны осиротели.