Благостный четверг

— Здравствуйте, рад познакомиться, — сказал Док.

— Здравствуйте, — произнесла Сюзи, выговаривая все слоги (обычно она бросала скороговоркой «здрасте»).

Когда Док ушел, Патрон сказал:

— Видала? Это у нас человек особенный!

— Чувствуется…

— Он такие штуки знает, что мы с тобой и не слыхивали! — Как всякий житель Консервного Ряда, Патрон бросился защищать Дока.

— Он что, немного с приветом?

— Сама ты с приветом. Просто он так разговаривает — не умеет по-другому.

— Чувствуется… — опять сказала Сюзи.

— Знаешь, чем он занимается? Ловит медуз и головастиков — и продает!

— Да кому же они нужны?

— Не волнуйся, на всякий товар покупатель найдется.

— Ну-ну. А другие почему не додумались медуз продавать?

— Ты думаешь, все так просто? Надо знать, кого ловить, да как обрабатывать.

— А зачем ему эта борода? У меня был знакомый борец, тоже бороду носил.

— Не знаю. А борцу зачем борода?

— Чтоб грознее казаться.

— Может, и Док тоже?.. Хотя нет, зачем ему грозность напускать… У нас в армии, — вспомнил вдруг Патрон, — бороду носить не разрешали. Будешь выделяться — не уживешься в казарме.

— То-то и оно, — сказала Сюзи. — Я не против, чтоб мужчина выделялся. Только чтобы не очень.

— Женщина должна приспосабливаться! — наставительно сказал Патрон. — Что-то я совсем с тобой заболтался. Работа стоит.

— Ты мексиканец? — спросила Сюзи.

— Американец. Папаша, тот был мексиканец.

— А разговаривать по-ихнему умеешь?

— Ну, умею.

— Вулли ву?

— Нет, это не по-нашему.

— Ладно, пока, — сказала Сюзи. Дверь с жалюзийной сеткой захлопнулась за ней.

«А она ничего, — подумал Патрон. — Хотя будь моя воля, я бы ее выставил из Медвежьего стяга».

Сюзи прошла пустынной улицей к парадному входу «Медвежьего стяга», поднялась на крыльцо. Тут она обернулась, ей почудилось — кто-то на нее смотрит. Она не видела, что Док наблюдает за ней из окна Западной биологической.

8. Великая крокетная война

У залива на высоком взморье расположились бок о бок два города — Монтерей и Пасифик-Гров. Похожего в них только и есть, что стоят они в одной местности. Монтерей основали в незапамятные времена чужаки — индейцы да испанцы. Рос город нечинно, самотеком, дома в нем и те торчат как попало. Иное дело Пасифик-Гров — город-убежище суровых духомыслов Моисеевых. Возник он хоть недавно, в 80-е годы прошлого века, зато сразу отлился в готовую форму, со всеми законами, моральными нормами и обычаями. Один из городских законов запрещает сделки, предметом коих служат крепкие напитки. Оттого в аптеках нарасхват тонизирующие средства на спирту. Другим законом предписывается опускать шторы после захода солнца, а раньше не полагается. Не дозволяется гонять на велосипедах. В запрете воскресные походы на пляж и лодочные катанья. Есть еще одно преступление: для него не существует статьи, но почитается оно серьезным, — это буйные пирушки. Надо, впрочем, признать, что большинство законов блюдется теперь не столь усердно. Прежней стены между городом-убежищем и миром нет.

Раз за свою историю Пасифик-Грову случилось попасть в беду, беду нешуточную. События таковы. Среди первого населения города-убежища оказалось немало стариков. Бежать им было не от кого и не от чего, а просто вот захотелось поселиться на старости лет именно здесь. Старики были ворчуны, от безделья совали всюду нос и скоро порядком всем надоели. Чтоб занять их, городской филантроп по имени Димс подарил городу две площадки для игры в рок.

Рок — сложный вид крокета. Воротца в нем узкие, молотки на укороченной ручке; а играют из-за боковых линий, на манер бильярда. Игра весьма трудна и, как говорят, воспитывает бойцовские качества характера.

Малый спорт, подобно большому, немыслим без соперничества и наград. Каждый год в Пасифик-Грове разыгрывался кубок. Казалось бы, какие могут быть особенные страсти вокруг крокета? К тому же если большинству игроков перевалило за семьдесят… Ан нет!

В городе были две команды. Спортивный костюм стариков состоял из ермолки и полосатой куртки, цвет которых в одной команде голубой, а в другой зеленый. Так они и назывались: голубые и зеленые.

За каких-нибудь два года жизнь в городе совершенно исказилась. Началось все с того, что соперники, упражнявшиеся бок о бок, перестали друг с другом разговаривать. Их неприязни последовали домашние: домочадцы голубых не водились отныне с домочадцами зеленых. Но семьями игроков дело не ограничилось, очень скоро весь город являл собой два враждебных лагеря. И вот уже мамаши зеленых барышень изо всех сил старались отвадить голубых женихов; тем же отвечали голубые. Спустя немного времени, вражда проникла и в область политики: голубому во сне бы не приснилось проголосовать за зеленого. Потом и церковь раскололась: во время службы голубые и зеленые сидели по разные стороны от прохода; собирались даже строить две отдельные церкви.