Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

Несмотря на крутой подъем, мы ехали быстро; кое-кто даже вырывался вперед и исчезал из виду, желая показать нам свое превосходство; остальные же держались вместе и молча, сохраняя силы, жали на педали. Я особенно уставал в начале поездки; первые два километра казалось, не выдержу, остановлюсь, поверну назад. Потом дыхание налаживалось, мускулы привыкали, и я ехал спокойнее, увереннее. Воздух становился легче, прозрачнее; мы поднимались все выше и выше. Но вот и водопад. Теперь велосипеды оставлены, и мы идем по тропинке к самой воде. Там можно посидеть, закусить, отдохнуть и, главное, напиться. (Ничего нет лучше стакана холодной воды после большого физического утомления; потом уже можно перейти и на другиe напитки, но в первый миг ничто не заменит воды.) Мы сидим, говорим о поездке, любуемся белоснежной волной, падающей с гор. Учан-Су не поражает воображение своей грандиозностью, но какая свежесть вокруг него! Как сверкают брызги на солнце! Мы сидим на простых, грубо обтесанных скамьях за такими же столами. Шумит водопад, шелестят листья, и вместе с тем как-то тихо вокруг; или это в нас самих такая тишина? Мы едим сандвичи, захваченные из дома, потом малину, собранную здесь татарчатами, которая стоит так дешево. Нам приносят тарелки душистых ягод, поливают их густыми сливками, посыпают сахаром. Мы едим молча; на лицах написано полное наслаждение; внизу, в городе, малина — лакомство редкое и дорогое. "И вкусно и ароматно", — говорит кто-то. И точно, аромат малины, только что сорванной и зрелой, ни с чем не может сравниться. Эта душистость звонкая, певучая, целая симфония душистости. Есть русское выражение "малиновый звон колоколов". Пусть люди культурные знают, что идет оно от чудесного колокольного звона бельгийского города Малин, но народ, говоря о малиновом звоне, думает о ягоде малине и о ее радостном запахе, о волне ее благоухания. Да и в парфюмерии также высоко ценится малиновая душистость. Она всегда является показателем великолепного качества эссенции или прекрасного уровня духов. Так, много лет спустя, в Париже, мы покупали масло болгарской розы. На столе было немалое количество различных образцов, и вдруг раздались памятные слова Эрнеста Эдуардовича Бо: "Смотрите, нюхайте — ведь этот пассаж розы малиной пахнет". Действительно, в начальном развитии аромата розы звенела малиновая душистость во всей ее характерной прелести. Среди семи образцов лишь один имел этот запах, и душистость его во всех стадиях благоуханного развития намного превосходила все остальные своим качеством.

День кончался; надо было думать о возвращении, чтобы засветло вернуться домой. Один за другим вскакивали мы на велосипеды и, не думая об опасности спуска и поворотов, неслись полным ходом. До самого въезда в Ялту мы не сбавляли скорость. Она сливалась с запахом пыли, тепла, сосен. Чтобы выиграть время и прийти первым, надо было брать повороты на всем ходу с большим креном. Нередко мы скользили и падали, но я не помню серьезных ушибов. Обычно одним из первых несся брат Михаил, не знавший страха и любивший показать "номера" на своем велосипеде... Но вот город приближается. Воздух становится морским, более плотным, менее эфирным. Мы несемся мимо виноградников царской Ливадии; встречается все больше автомобилей и экипажей. Надо быть осторожнее: город близко. Вот и первые сады... В этот час их поливают, и остро поднимается к небу запах мокрой земли, цветов, газонов. Поездка окончена. Все мы целы-здоровы. Все надышались запахом гор. Все нагуляли себе аппетит, сон и воспоминания... А как укрепляется наша дружба от таких поездок! Вот где соперники не знают ни зависти, ни недоброжелательства!.. Не потому ли в профессиональном спорте так часто встречаются неспортивные отношения?

И свободные от занятий летние месяцы мы проводили обычно на море большую часть утра, и тогда нее виды морского спорта были доступны нам. Брат Михаил часто уходил с рыбаками на шхуне ловить рыбу. Сестра предпочитала греблю. Я нырял и прыгал, но всего более любили мы плавать часами в открытом море. Обычно солнце уже стояло высоко и громко трещало множество крымских цикад, когда мы с братом выходили к утреннему кофе. Подавали его на большой веранде, обращенной к морю и окруженной с трех сторон садом. Глицинии и чайные розы обвивали ее колонны, и в конце июля можно было обрывать чудесные персики, не выходя в сад. Высокие темные кипарисы защищали нас от палящего солнца, и море было так близко, что с его стороны всегда веял легкий ветерок с примесью запаха йода и соли.