Читаем Благоуханность. Воспоминания парфюмера полностью

Благодаря множеству заготовок постный стол отличался даже особой изысканностью. Россия — страна грибов; богатые и бедные заготовляли их, солеными, сушеными, маринованными, в великом количестве. Да и прочих заготовок, солений и варений, было немало. Рыба тоже считалась полупостным блюдом, и только особо строгие постники не употребляли ее.

Итак, вся страна готовилась шесть недель к великим и строгим дням Страстной седмицы. На эти дни дети выпускались из школ, работа теряла свой смысл, все ждали в церквях за нескончаемыми службами последних грустных дней радости Воскресения… Но не то было у хозяек. Со Святого четверга в домах начиналось оживленное приготовление всевозможной пасхальной снеди. К нам же, в детскую, приносили две сотни горячих яиц, сваренных вкрутую, пакетики с красками и большие круглые чашки. Сто яиц красились для стола, сто — для "людей". Многие заворачивались в цветные бумажки, дающие особые мраморные разводы. Умевшие рисовать расписывали настоящие писанки: вся яичная скорлупка расцветала церквями с яркими куполами, весенними полями и цветами, зайчиками и цыплятами… Раскрашивать яйца было большим удовольствием для детей, о чем долго вспоминали потом, когда Пасха была позади.

Хозяйки же и прислуга с четверга начинали суетиться на кухне, приготовляя особые пасхальные блюда. А дом весь мылся, натирался и украшался.

С четверга на пятницу начиналось великое приготовление куличей и пасок. Чистилась коринка и смирнский изюм, толклась ваниль, размешивался шафран, и на тысячи кусочков разрезались цукаты, засахаренные фрукты, лимонные корки.

И к утру, по окончании выпечки, поднимался сдобный, теплый и веселый дух куличей, полный ванильной задорности и душистости, удивительно вкусной и праздничной. Казалось, он всюду проникал и вся страна начинала им пахнуть… В субботу столовая и гостиная наполнялись цветами. Вносились стройные деревца цветущей белой сирени, розовые тюльпаны, корзины гиацинтов. В киоте у матери и в наших детских перед иконами зажигались лампадки. Стол в столовой раздвигался для двадцати приборов, устилался тонкой ослепительно белой скатертью, уставлялся лучшей, в редких случаях употреблявшейся посудой. В доме наступало затишье. Мы уезжали к заутрене еще до того, как пасхальный стол заставлялся всевозможными блюдами.

Обычно на заутреню ехали мы в другой конец города, в домовую церковь Красного Креста, представительницей которого была в Ялте княгиня Барятинская. В эту Святую ночь туда съезжалось все общество города. Небольшая церковь была украшена белыми цветами и сияла огнями бесчисленных свечей. Нарядные дамы в светлых платьях, с ожерельями из драгоценных яичек, нередко работы Фаберже; мужчины во фраках и в парадных мундирах при орденах и отличиях. Радость службы. Счастливые лица. Все казались милыми и близкими в эту Святую ночь. "Христос воскресе!" Троекратные лобызания. Милое смущение барышень. Ночное непривычное небо. Отъезд на разговины. Пасха…

Среди целого ряда лет особенно запомнилась мне пасхальная ночь 1915 года. Погода стояла чудная, и вся Ялта утопала в цветах. В церкви были мы с матерью все трое, а рядом с нами стояли и наши кузены с тетей. Мы ехали разговляться к ним. Еще в экипажах мы обменивались маленькими подарками, наполнявшими наши карманы. Как радовали нас эти подарки! Не успевали экипажи подкатить к подъезду по мелкому песку аллеи, как входные двери распахивались и верный дворецкий, два лакея и старшая горничная тети выходили встретить нас и помочь выйти из колясок. Мы христосовались со всеми. Все это были люди, знавшие нас с самого рождения и которых мы любили как родных.

Из большой прихожей переходили мы в залу. Все лампы на стенах и центральная люстра заливали нас светом. На всех столах стояли букеты цветов. Запахи роз, ландышей, сирени, фиалок, гиацинтов сливались в чудесный аккорд. Но из столовой лились другие волны ароматов, которые казались нам крепче, громче, стремительнее запахов весенних цветов. И мы не задерживались в зале — нас притягивал пасхальный стол. Столовая была такой же длины, как и зала, но значительно уже ее. Огромный стол был заставлен множеством яств. Казалось, все, что мы любим, находилось на нем. И подавалось все так красиво, средь гербового серебра, граненого хрусталя и цветов, что было даже жаль нарушить это великолепие, приступая к еде. И как все это пахло! Повар тети был настоящим виртуозом. Все приготовленное им было не только отменно вкусным, но и безукоризненно представлено. Для пасхального же стола заготовлено было такое количество блюд, что и попробовать все было невозможно. Успокаивало лишь сознание того, что стол оставался накрытым целую неделю и что за это время можно было узнать вкус всего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное