А как спокойно думается, как хорошо мечтается, лежа летом на спине где-нибудь в поле или в лесу с тонкой травинкой во рту. И такая полная, безбоязненная близость к земле возможна только летом.
Помню, как однажды, в жаркий день июля, возвращался я с прогулки по царскому имению Ливадия. Была чудная погода. Синее яркое море да цепь зеленых гор поддерживали свод голубого неба. Ни облачка не было видно. Еле-еле бледнело оно к горизонту. Вокруг меня, на кустах, деревьях, куртинах, — всюду пестрели цветы. Пахло южным солнцем, южным морем, южной землей. Жизнью пахло. Мне захотелось продлить это мгновенье. Я лег на спину в душистую, чуть суховатую траву. Я трогал землю рукой, чувствовал под головой острые крымские камешки. Казалось, можно остаться здесь навсегда, превратиться самому в теплоту земли, остроту камня, сухость трав, понять какую-то последнюю тайну творения, слить свое дыхание со славословием их ароматов. Замечательно в летнее время славить своего Творца, полной грудью, всем дыханием вознося Ему хвалу. Не передать этого словами, как и вообще не можем мы передать незнающим всего затаенного, глубинного.
Другое воспоминание лета связано со средней полосой России, с Орловской губернией. Это одно из чудеснейших мест нашей земли, где картинно чередуются леса, луга и поля, перерезанные глубокими оврагами. И есть в черноземности ее духа удивительная сила, вдохновляющая и укрепляющая; недаром эта земля дала нам целый ряд поэтов и писателей.
Я был тогда в имении моих двоюродных братьев Нечаевых. Только что крупными светлыми каплями прошел короткий летний дождь. Он как-то одновременно начался и остановился… Весело было смотреть с балкона, как на дороге перед домом поднималась тонкая пыль, соединялась с дождевыми каплями и образовывала забавные серые шарики.
И вдруг поднялся исключительно приятный аромат свежести, земли и чего-то еще… Это был веселый, светлый, задорный аромат молодости. Вызвал он в нас (детях) сильнейшую экзальтацию, ощущение удивительной земной радости и желания как можно глубже прочувствовать ее. Выразилась эта радость в том, что, разувшись, понеслись мы по влажным аллеям парка и до отказа насладились бегом по ним среди со всех сторон поднимающихся благоуханий. Казалось, что душистость за душистостью отрывались от земли, трав, деревьев, цветов, сливаясь в чудный гимн, близкий телу, понятный душе. Герлен в духах "Aprиs l'Ondйe" ("После ливня") замечательно выразил эту прелесть благоуханности воздуха после короткого летнего дождика, и мало духов так верно, так хорошо отвечают своему названию.
Там же, Орловской губернии, насладился я ландышами и сиренью. В большом парке, окружавшем дом, было такое обилие ландышей, что собрать их не было никакой возможности. Сколько бы их ни приносили в дом, сколько бы ваз ни наполняли — в светлой зелени парка белели все новые и новые склоненные чашечки цветов.
Сирень же цвела целым лесом, пушистыми, нежными, густыми ветками, и запах ее превосходил и силой и тонкостью аромат южной сирени. Аромат сирени стоит на самой грани весны и лета, весенних и летних цветов. Что-то горячее и сладкое уже кроется в ее дыхании. Правда, это еще не благоуханная пряность гвоздик, не тонкая медовость роз, не душистая крепость жасмина, но в ней уже отсутствует холодок весенней эфирности, столь ярко присущей ландышу.
Летние ароматы многообразны, гамма их очень велика, но все же медовая прелесть является главной чертой большинства летних цветов, словно сила солнечных лучей вызывает в них эту сладкую душистость. И медовость эта всего сильней в жаркий полдень. К пяти часам дня аромат цветов начинает звучать по-новому, словно бы очищается от душной сладости, и после заката солнца и ночью под теплым звездным небом принимает другую, более строгую или, наоборот, ярко страстную ноту.
Да, летом не только цветы — вся природа благоухает. Самые камни пахнут, и горячий песок у моря, и самое море, и лес, и реки, и горы…
В одном из своих рассказов Куприн говорит о море:
Летом в жаркие дни ездили мы нередко в горы, главным образом на водопад Учан-Су. В моем детстве автомобилей еще было мало, мы ездили на лошадях, в экипажах. Весь темп жизни тогда был медленнее, серьезнее; путешественники не проскакивали мимо новых впечатлений, а приближались к ним, угадывали их, переживали и расставались с ними, сохраняя в душе. Все восприятие жизни было глубже и основательнее.