Читаем Благоуханность. Воспоминания парфюмера полностью

Но вот новая волна воздуха, и новый аромат заливает площадку. Это где-то рядом цветет липа. Ее цветы пахнут медом и солнцем, и дыхание их, более прозрачное, чем аромат лилии, все же пьянит… Но нам не до него. Мы полностью отдаемся игре. Сильная подача, драйв, удачный удар слева, и… восхищенный взгляд партнерши переполняет все бытие интенсивной радостью… Сет окончен. Уступив площадку другим игрокам, я ухожу с Верой в глубь сада. Нам нужно обсудить все подробности пикника на Ай-Петри, вершине Крымских гор. Вера организует этот пикник в честь своего семнадцатилетия, и ей так хочется, чтобы все было удачно, весело и хорошо. Мы сворачиваем с широкой аллеи на узенькую тропинку. Густая зелень обступает нас. Удивительно хорошо в этом зеленом царстве, полном душистого покоя! Но вдруг чем-то сильно пахнуло, так сильно, что кажется, всем существом воспринимаем мы этот аромат. Большой белый цветок магнолии на уровне наших лиц. Красота его завораживает. Что может быть прекраснее распускающейся магнолии! Да и запах ее сперва необычайно приятен своей лимонной душистостью, но скоро головы наши начинают кружиться, и аромат кажется тяжелее и глуше. Словно спугнутые им, его темной страстью, возвращаемся мы на площадку. Сет еще не кончен. Те же белые силуэты, тот же взлет мячей… Но многое уже изменилось. Мы не сразу понимаем, в чем дело. Тени немного длиннее… нет, не то. С двух сторон садовники поливают цветы. Высокая струя воды, дробясь и играя, освежает кусты и деревья, сбивает пыль с трапы, наклоняет цветы. Воздух полон влажной свежестью, и по-новому пахнет сад. Это не душистый аромат жаркого времени, он не льется по земле, не спускается к ней. Как фимиам, поднимается дыхание земли к вечернему небу, и по-новому пахнут цветы. Особенно те, что днем почти не напоминали о себе, начинают благоухать все сильнее. Царит над всем аромат жасмина.

Удивительна прелесть этого небольшого белого цветка! Естественно, что все современные первоклассные духи содержат его в себе, хотя эссенция, из него добываемая, стоит немалых денег. Аромат его то доминирует над всеми ароматами, то сливается с ними, то как бы вторит им. То, опять отрываясь, возносится, доминируя, дразня, чаруя, лаская своей благоуханностью…

Домой возвращаемся мы по главной аллее, обсаженной лавровишней. Она тоже в цвету, и одуряюще пахнут ее бело-желтые цветы; но что-то назойливое, дешевое кроется в их аромате. Мы невольно ускоряем шаг… Вот и огни дома. Возле него, вокруг "бабушкиной" беседки, растет белый табак. Мы идем теперь в волнах его мускусного, тонкого, солнечного и в то же время свежего, чудесного запаха.

День окончен. Мы сидим на веранде за холодным ужином. На столе — свечи в зеленых колпачках. Беседа тиха и благодушна. Вокруг огней носятся ночные бабочки, букашки падают, опаляя крылья. Мы умолкаем, жалея их, но отогнать не можем.

Усталость чувствуется все больше и больше; расходимся мы рано. В спальне, на ночном столике, горит маленькая лампа. Приветливо манит постель. Настежь открыты окна. Лунная крымская ночь во всем своем южном великолепии. Море, горы, сад кажутся сказочно застывшими в голубом серебре.

Трудно оторваться от окна — так хорошо дышится всей грудью, так упоителен воздух! Вся комната пронизана волнами различных ароматов. В кровати я стараюсь определить их, отличить один от другого, но глаза закрываются, затемняется сознание, и последним видением встает милый облик, ласковый взгляд.

Бал

Сиянье люстр и зыбь зеркал

Слились в один мираж хрустальный,

И веет, веет ветер бальный

Теплом душистых опахал.

И. Бунин.

Молодость неисчерпаемо богата яркими чувствами и переживаниями. Кажется порой, что с годами многое забывается, но, чем старше становишься, тем более выступают из глубины сознания свежие, молодые воспоминания, и среди них во всех своих милых подробностях сияют первые наши балы. Сколько грез, волнений и мечтаний они вызывали. К ним готовились неделями, месяцами, и в воспоминаниях они кажутся чудесными, нереальными, выхваченными из обычной жизни, овеянными музыкой, сказочными встречами прекрасного принца и задумчивой Царь-Девицы. Само ожидание бала было чудесным, наполненным грезами; каждый новый день увеличивал радость будущего, манил и звал. И вот наконец просыпаешься с чувством, что ждать остается лишь до вечера, что день бала уже наступил.

Платья, вызывавшие столько размышлений, разговоров и примерок, готовы. Легкие, светлые, воздушные — в них та же девичья прелесть, что и в их юных хозяйках. Сшитые обычно не в больших домах, а местными швеями по моделям модных журналов, они были все же полны милой фантазии и скромной простоты, так как о больших декольте у барышень и речи быть не могло.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное