БЛАТНОЙ

— Послушайте, - сказал я. - Нельзя ли как-нибудь наладить постоянную связь? Вы же сами понимаете, какая тут обстановка. В данном случае нам с вами - если так можно выразиться - повезло… Но ведь рассчитывать на подобные эксцессы нелепо! Неужели у вас нет какого-либо надежного способа?

— Есть, - ответил он. - А как же! - оглянулся на дверь, поджал губы. - Возчик, который привозит сюда продукты, - наш человек… Шепните ему свой код. Назовите цифру.

И уже другим голосом (потому что в комнате опять появились сторонние лица) сказал, протирая тряпочкой окуляры:

— Хвойный отвар - весьма действенное средство! Но учтите: употреблять его надо регулярно. Без кривляния, без фокусов. Регулярно! Иначе никаких жалоб мы принимать не будем.

* * *

Следующее известие дошло до меня нескоро. И принес его не возчик, а начальник нашего лагеря.

Он явился в зону поздним вечером, сопровождаемый многочисленной свитой из надзирателей. Все они были явно под хмельком.

Штрафников выгнали из бараков - собрали у вахты. И здесь, надсаживаясь от крика, начальник объявил нам о том, что группа заключенных, повинных в подпольной антисоветской деятельности, недавно особым совещанием приговорена к высшей мере социальной защиты - расстрелу!

Ему подали бумагу. И, загораживаясь ладонью от косых солнечных лучей (было уже лето, давно наступил полярный день, и над горизонтом, не затмеваясь, бессонно кружило косматое сплющенное светило), загораживаясь и морщась, он зачитал имена приговоренных.

Среди них оказались все мои друзья из цээрэмовского комитета: Левицкий и Борода, и Витя, и старый переводчик, и потомок опальных князей Оболенских, и зубной врач - тот самый, с которым я виделся недавно… Перечень этот занял немало времени. Начальник зачитал список до конца. И добавил с перепойной натугой:

— Приговор приведен в исполнение! Вот так. Сделайте из этого выводы для себя.

Население лагеря в эту ночь долго не могло успокоиться: известие, принесенное начальником, взбудоражило всех. Блатных прежде всего поразил сам факт существования на нашей стройке активного политического подполья. О нем ведь, по сути дела, не знал никто - помимо меня, Соломы и еще троих надежных урок из ЦРМ, с которыми я успел потолковать в свое время… И покуда шпана гудела и волновалась, обсуждала услышанное, мы - все пятеро - собрались на моих нарах в углу, в затишье. Уединились там и тоже предались размышлениям. Как это произошло? Почему? По какой причине? Вероятно, их кто-то предал, настучал. А может быть, случилось именно то, что я предсказывал с самого начала: каким-то образом все их списки попали в чужие руки…

— Но ты уверен, уверен в том, что наших имен там не было? - спросил тогда Солома.

— Ну, во-первых, - сказал я, - если б они там были, то нас бы здесь уже не было!

— Пожалуй, - раздумчиво покивал Солома, - это резонно.

— Единственный, кто значился в списках, я сам! Правда, не под своим именем, а под шифром… Ни имени, ни клички я, слава Богу, им не дал, вымарал, чуть не перессорился со всеми.

— А все же поберегись, - проворчал один из урок по прозвищу Седой. - Чем черт не шутит? Вдруг кто-нибудь да раскололся… Они, фрайера, народ на расправу жидкий.

— Эх, браток, ты этих ребят не знал, - сказал я. - Какие были люди! Кремень! Нет, в них я уверен. Да и как, собственно говоря, теперь беречься?

— Ну, хотя бы не отзывайся на шифр, - сказал Солома. - Вообще забудь о нем. Понял? И не вздумай обращаться к этому возчику. Может быть любая провокация… Имя, допустим, следствию неизвестно, но ведь цифра-то в списках есть! И стоит она там под литерой «у» - уголовник. Вот на эту цифру и будут тебя ловить как на крючок.

— О, проклятье! - я даже застонал. - Ну почему, почему у меня такая доля? С самого начала, с сорок седьмого года, за мною ходит по пятам то сучий нож, то новая статья… И срок-то небольшой, и осталось сидеть совсем немного - и все равно, все равно… Ни минуты отдыха, ни единого просвета!

— А ведь и верно, - протяжно сказал Солома. Тебе же, малыш, скоро освобождаться!… Сколько еще осталось?

— Немного, - отмахнулся я, - боюсь говорить. Никола Бурундук вот также размечтался о свободе, а через десять минут под пулю угодил.

— Да-а, - пробормотал Седой. - Чума прав, конечно. Наша жизнь как генеральские погоны - без просветов.

— Или как в сказке, - прибавил кто-то. - Чем дальше, тем страшней.

— Или как в самолете, - сказал Солома. - Тошнит, а не вылезешь.

— Или же как картошка, - заключил я. - Если сразу не съедят, потом опять посадят.

* * *

До окончания моего срока оставалось действительно немного - всего лишь год! Свобода приближалась, брезжила… И все же я с каким-то суеверным упорством избегал о ней говорить и даже думать. Да, да, даже думать о ней я порою боялся - и неспроста!

Я ведь шел все время по краю беды, по самому краешку, по острию ножа… Балансировал на этом острие и в любой момент мог оступиться, сорваться.