— Пообещать могу, — кивнул Фома.
— Только пообещать? — не понял Жгут. — В смысле, что платить ты ему не будешь?
— Хитрый ты, Жгут, а дурак, — укоризненным тоном сказал Фома. — Ты ситуацию-то до конца просчитай. На хрена нам ненадежный переманенный продавшийся человечек? Сегодня я его купил, завтра другой. А кроме того, он же будет знать такое, что никому больше знать не положено. Его знания для нас смерть. Ты хочешь умереть, Жгут?
— Не, мне рановато, — рассмеялся Жгут.
— Вот и я не спешу. Поэтому мне нужен человек Магомеда, который купится на посулы, выполнит все, что я велю, а потом сыграет в ящик. И сделаешь это ты, Жгут. — Фома внимательно глянул на своего гостя и поспешно добавил: — Вижу, что не по душе тебе это, но поручить никому больше не могу. Чем меньше людей знают о наших планах, тем лучше.
— Я понял, — хмуро кивнул Жгут. — Сделаю. А парочка кандидатов у меня на примете есть.
— Ты самое главное запомни — все должно пройти как по маслу! И еще, чтобы ни одна живая душа даже и подумать не смогла, что я к этому имею какое-то отношение. Понял меня? Подставь кого угодно, но я тут ни при чем. Только так мы с тобой выживем, да еще хлеб с маслом жрать будем. Эх, — покачал головой старый вор, — как бы мне сейчас на воле быть. Хотя, может, и лучше, что не на воле. Ничего, ребятки, мы еще плечиками потолкаемся. Кто-то решил, что Фому можно списать со счетов, вычеркнуть! Хренушки вам по всей морде! Фома еще последнего слова не сказал!
Глава 4
Когда Резенков принимал решение, когда увольнялся с рынка, даже когда брал билет на электричку, а потом топтался на платформе в ожидании посадки, ему все еще казалось, что он поступает правильно, что впереди у него, наконец, относительно нормальная жизнь и будущее, внушающее надежду. Теперь же, когда он сел в вагон, когда перед глазами за окном проплывали городские кварталы, а потом и пригороды Екатеринбурга, уверенность стала исчезать.
С одной стороны, вариться в криминальном котле рынка ему осточертело. Рано или поздно все равно запачкают и заставят делать то, что нужно Магомеду. И почти запачкали, раз он стал свидетелем того, как пытали в мясном складе какого-то человека. А что его ждет в этой Верхней Лебедянке? Всеволод Андреев с распростертыми объятиями? А не кривил ли журналист душой, когда приглашал Резенкова к себе в городок и обещал манну небесную? Может, это была попытка как-то загладить вину за прошлое, может, он это из вежливости предлагал во время той неожиданной встречи, а сам надеялся, что Резенков откажется переезжать в Верхнюю Лебедянку?
Сергей попытался вспомнить весь их разговор в кафе. Теперь не вспоминалось, что Андреев говорил с убежденностью. Теперь как раз вспоминалось, что на лице журналиста блуждала неуверенная, извиняющаяся улыбка. Куда меня черт несет! Злость всколыхнулась в душе, как муть в пруду после брошенного в него камня.
Теперь уже и жизнь, и работа на рынке казались в определенной степени безмятежными. Дежурства по ночам, тележки днем. Сергей вспомнил того человека, висящего на мясном крюке, и поморщился. Нет, правильно! Свалил, и хорошо! И даже удачно получилось, что не пришлось встречаться перед уходом с Магомедом, объяснять ему что-то, оправдываться. В бухгалтерии его рассчитали быстро, пожитков у него не ахти сколько. Все, чем он разжился, это кроссовки из дешевого магазина да летняя куртка из секонд-хенда. Паспорт в кармане, скопленные деньги в другом, вот и все богатство.
Нет, правильно, попытался Сергей убедить себя. К чертям собачьим этот рынок и Магомеда! Новое место, новая жизнь. Глядишь, Андреев и в самом деле чем-то поможет. Хоть истопником в котельную, хоть разнорабочим в ЖЭК или на стройку. Главное, чтобы общежитие было и подальше от Магомедов всяких и поближе к нормальным людям.