Блатные из тридевятого царства (СИ)

   Пришлось вмешаться. Производить операцию в такой антисанитарной обстановке слишком опасно. Чирей не геморрой, сам пройдет.

   -- Хенде хох! -- гаркнул я, завидев скальпель.

   Штольц выронил инструмент и задрал лапки. Его румяное лицо расплылось в счастливой улыбке.

   -- О, майн гот! Как прекрасно встретить в эта глушь образованный человек! Я так давно не слышать родной речь. Дас ист фантастиш!

   Растроганный немец еще долго лопотал на своем. Размахивал руками. Тряс париком и брызгал слюной. Выговорившись, Ганс уставился на меня, как на икону. Но чудес не предвиделось. Иностранные языки не моя стихия. В этой области мои знания ограничивались скудным набором фраз из обихода белорусских партизан. Как говорится -- уж, чем богаты...

   -- Гитлер капут! -- Ляпнул я, для поддержания беседы.

   Лекарь бросился обниматься.

   -- Варварский страна, я отчэн возмущен! Держать такой образованный человек за решетка, это есть преступление. О, майн фроинд, я хотеть вас немедленно лечить. Какой болезнь вы страдать?

   -- Душа болит гер доктор.

   -- Мой бедный, бедный друг, -- прослезился Ганс. -- Такой боль никто не лечить, как и моя каталепсия.

   -- Ката -- что? -- переспросил Федька.

   Доктор развел руками:

   -- Ваше княжество есть такой ужасный погода. Сегодня снег, завтра жара. Мой бедный позвоночник отчэн страдать.

   -- Радикулит что ли? Так и говори, а то выдумал -- катавасия. У нас, милок, все лечиться. Натирай спину змеиным ядом, -- советовал Евсей, -- или теща, если такая в хозяйстве имеется, пусть поплюет.

   -- А еще лучше, -- влез Васька, -- ежели младший ребенок потопчется. Лезь на нары, Ванька на час позже родился, попрыгает.

   -- Отставить! -- скомандовал я, испугавшись за иностранца. Ведь ухайдакают лекаря. В младшем Лабудько не меньше полутора центнеров. -- Есть другой способ. Скидывай кафтан.

   Засучив рукава, я принялся за массаж. Ганс стонал и кряхтел. Через пятнадцать минут с опаской присел. Сделал пару наклонов и заскакал козлом.

   -- Зер гут! Вы есть великий ученый! Отчен хорошо, мой спина больше не болеть. Я хотеть вас благодарить.

   -- Данке шон.

   -- И отчен, отчен сожалеть, что не смоч лечить ваш душа. Наука не придумать такой лекарств.

   -- А чего тут думать? -- вздохнул Евсей. -- Все давно придумано, стакан водки и вся микстура.

   -- Вы так полагать? -- удивился Штольц.

   -- Проверено. Заноет в груди, хватишь стопарик -- прощай печаль, здравствуйте извозчики. Эх!

   -- Я есть, иметь с собой немножко спирт, для медицинских нужд...

   -- Чего ж ты молчал, господин Хрен! -- вырвалось из четырех глоток.

   Алкогольный дух мигом наполнил камеру. В связи с голодовкой решили не закусывать. Спирт лился в пустые желудки. После первой Ганс завыделывался. Евсей вцепился ему в сюртук:

   -- Ты че, Сентябрь, Пахана не уважаешь?!

   -- Я есть Август!

   -- Да какая разница! Чего тут пить? Двух литров не будет!

   -- Я отчен уважать ваш Пахан, но если много пить чистый спирт, появится русский женщина...

   -- Нет, старик, тут ты не прав. Перво-наперво следует найти извозчика и -- по сопатки, а девки потом.

   -- Вы не так понимать, эта баба -- дас ист Белый Горячка.

   -- Красивое имя, -- заметил Васька, занюхивая кулаком. -- Жаль не кукуевская, я там всех знаю.

   Штольц отбивался, как мог. Но я добил, напомнив, как медик медику, что даже Змей-Горыныч хлещет ведрами, а у него три рта и всего одна печень. Немецкая оборона дрогнула, дальше пошло как по маслу. Пили за дружбу, за мир во всем мире. За всех вместе и за каждого по отдельности. Горланили песни. Осоловевший Штольц клялся в любви и лез целоваться.

   -- Короче, -- орал Федька, -- ты ж классный пацан, мог бы за Фраера канать, да жаль масти не той.

   -- Я, я, -- соглашался Ганс.

   С другой стороны наседал Ванька:

   -- Слышь, Августович, а я вот дома спать не могу. Только улягусь, чудится -- под лавкой кто-то шарится...

   -- О, это есть такой сложный синдром, надо отчен долго лечиться...

   -- Да ерунда. Я ножки отпилил и дел-то!

   Уже за полночь, забыв о сюртуке и бормоча под нос: "Любо братцы любо, с Паханом нам жить", -- немец выполз за дверь. В тюремном коридоре еще долго раздавались пьяные вопли.

   Разметавшись по соломе, мои друзья безмятежно храпели. Я старался пить через раз, но набрался изрядно. Ум ясен, конечности парализованы. Проводив восвояси гер Штольца, пожаловал Кузьмич. Надзиратель окинул взглядом безвольные тела на нарах, по усам скатилась слезинка.

   -- Это что ж такое. Все арестанты, как люди, а от энтих -- одни пакости. Вчера дьяк сам не свой убежал, сегодня лекарь еле живой вышел. А спросят с меня. Хватит! Натерпелся! -- плакал мужик. -- Пущай Старобок либо их отпускает, либо меня на другую должность переводит. Господи, за какие грехи наказанье такое!

   Если истина в вине, то, что тогда в спирте? Стоило раз набраться под завязку и заскрипело колесо правосудия. Вечером следующего дня явился Старобок.

   Ничего не могу сказать -- мужик представительный. Одет с иголочки. Мощная грудь распирает расшитый кафтан. Рост выше среднего, на вид лет сорок пять, может чуть больше. Стрижен коротко. Густая черная бородка делает лицо почти квадратным. На мощной шее пульсирует жилка.