Блаватская. Вестница Шамбалы

Малейшее противоречие вызывало в ней раздражение, доходящее часто до конвульсий. Когда же вблизи не было никого, кто мог бы помешать ей, девочка могла часами, а иногда и днями, спокойно сидеть и что-то сама себе, как полагали люди, шептать и одна, в темном углу, рассказывать об удивительных случаях, сверкающих звездах и других мирах. Ее гувернантки называли это глупыми выдумками. Любое поручение, какое ей давалось, она не выполняла, любой запрет она немедленно переступала. Ее няня серьезно верила, что ребенок одержим всеми семью духами зла и непокорности. Ее гувернантки были в своем роде мученицами. Лишь лаской можно было подействовать на ее необузданный характер.

Уже в детстве окружающие только портили ее характер — льстивым отношением слуг и преданной любовью родных, которые все прощали "бедной сиротке". Позже, в юности, ее своенравный характер открыто восстал против всех общественных правил. К мнению окружающих она не проявляла ни малейшего уважения. Как это было в 10 лет, так и тогда, когда ей стало 15. Она ездила верхом в казацком мужском седле! Ни перед кем она не склонялась, ни общепринятые традиции, ни мнения окружающих не могли ее в чем-нибудь сдержать. Она не поддавалась ничему и никому.

Как это было в детстве, ее симпатии были всегда на стороне людей невысокого положения. Ей всегда нравилось играть больше с детьми своих слуг, чем с детьми, равными ей. В детстве за ней постоянно следили, чтобы она не убегала из дому и не дружила с оборванными уличными мальчишками. Так же и в дальнейшем она была совершенно равнодушной к так называемому "дворянству", к которому она по рождению принадлежала".

Описывая последний год их саратовской жизни, Вера отзывается о сестре: "Елена была живая, восприимчивая, удивительно талантливая девочка. Ею многие восхищались, но еще больше ее многие боялись, а другие и не любили, боясь ее смелой искренности, ее всегда непредвиденных остроумных, а подчас и очень злых насмешек. Ей сильно и часто доставалось за ее выходки; но выговоры с нее сходили, по поговорке, — как с гуся вода!.. Задумывая и исполняя какое-нибудь coup de tete (безрассудный поступок), она никогда не боялась последствий и, вообще, о будущем задумываться не любила. Ее остроумные ответы и меткие слова запоминались и повторялись, доставляя ей много триумфов, а прозвища, даваемые ею людям, оставались иногда на них во всю жизнь. Она умела подмечать слабости человеческие и странности, и дурные свойства, но никогда не смеялась над несчастием, над уродством физическим. Она, напротив, обиженным всегда бывала готова помочь, а своих обид никогда не помнила. Невозможно было быть менее злопамятной, чем она, и прощать искренне всех своих недругов. Эта прекрасная черта всю жизнь ее отличала".

В Тифлисе. Замужество

В 1845 году Андрею Михайловичу пришлось покинуть свой пост в Саратове и уехать в Петербург, чтобы найти новое место. И оно вскоре нашлось, когда генерал-адъютант Михаил Семенович Воронцов, незадолго до того назначенный царским наместником на Кавказе, предложил старому другу семьи должность в департаменте государственных имуществ Главного управления Закавказского края, не так давно присоединенного к России. Так в 1847 году Фадеевы со всей большой родней перебрались в Тифлис. Сначала они заняли особняк Сумбатова, но жить в нем долго не пришлось, поскольку Воронцов попросил освободить его для бежавшего из Персии в Тифлис дяди тогдашнего персидского шаха. И Андрею Михайловичу Фадееву удалось снять великолепный дом-дворец, принадлежавший ранее князю Александру Герсевановичу Чавчавадзе, — размером почти с квартал, с бассейном и розарием, в самом центре города. Елена Петровна прожила в нем более года, а родственники — более пятнадцати лет, до того момента, пока были живы старшие Фадеевы.

Круг связей и знакомств Фадеевых в Тифлисе был чрезвычайно широк. Многие из приезжавших в столицу нового края России считали своим долгом нанести визиты Елене Павловне Фадеевой, женщине пользовавшейся огромным уважением. Также в их семье было принято выезжать на балы, приемы и встречи.