Блажен, кто смолоду был молод

«Писатель – инженер человеческих душ», — сказал Сталин. Именно этого и хотел Колесов, повторявший слова классика: всем хорошим во мне я обязан книге. Стать не сочинителем изящной словесности (беллетристики), услаждающей людей на досуге, а внести свой вклад в общее благо. Сказано же: «Глаголом жги сердца людей». Каким глаголом? Как жечь? Он не знал.

Знал за собой грех: мечтать и грезить. Подолгу, часами, дома и на прогулках. Грезы – это яркие киносюжеты, героические, фантастические, сентиментальные события. Готовые повести, пьесы, сценарии. Наподобие прочитанного и увиденного в кино. И очень далекие от жизни.

Наука обозначила это явление как аутизм. В меру хорошо для людей искусства. В избытке опасно – свихнуться можно.

В последние годы его захватила другая идея. Он вдруг обнаружил, что у него есть голос. Как в кино: поет себе человек на природе, попадает случайно в театр, всеобщее восхищение и слава. Потом он узнал, что голос есть у каждого человека, но не все любят петь. А он очень любил.

Когда в квартире не было соседей, он расходился во всю мочь: русские песни, арии по Шаляпину, неаполитанские песни. В восемнадцатиметровой комнате его голос звучал лучше слышанного в театре. За два часа пения с выражением и жестами он впадал в транс.

Так он пел два года. И уверовал: «Я пою хорошо. Да, не учился, но в кино какой-нибудь рыбак или шофер, тоже не учившийся, с первого кадра на экране покоряет своей энергией и голосом всех: и простых людей и знатоков».

Он решил: пойду и попробую. Прямо в консерваторию. «Даю себе слово». Начались мучения: и от слово не отступиться, и от страха всё внутри замирает. Все-таки пошел.

В классе сидело несколько человек, в том числе две девушки. Запел русскую песню. Девицы скорчились от смеха. Доброжелательная преподавательница попросила повторить ноты с рояля – проверила слух, нормально:

— Вам надо позаниматься в художественной самодеятельности.

Она хотела еще что-то проверить, он поблагодарил и вышел.

Разумеется, долго мучился от позора. Никогда нигде не выступая, насмешил девиц дикими звуками.

Домашняя жизнь. Мальчик Валя был послушен и аккуратен. Разогревал обед на керосинке, колол дрова во дворе, топил печку-голландку. Тогда в центре Ленинграда еще не было центрального отопления.

Играл с соседскими детьми – пятилетним мальчиком и трехлетней девочкой – в приключения в игрушечных городах. Их молодая мама – вторая жена их пожилого папы, директора типографии. Папа оставил свою первую семью со взрослыми детьми, изредка навещал их. Мама часто устраивала истерики папе, била детей. Пятилетний сынок плакал: «Никто меня не любит, только Валя».

Его предприимчивая мать стала прирабатывать по совместительству. Вместе с подругами покупали в подмосковном Загорске женские шерстяные кофточки и продавали их в Ленинграде. И получали торговую прибыль. На вид – обычная торговля. По тогдашнему закону: спекуляция, преступный бизнес. К тому же кофточки они покупали у фабричных несунов, а продавали на барахолке у Обводного канала. Организованная преступная группа (ОПГ) из четырех членов. Вскоре к кофточкам они добавили каустическую соду.

Тринадцатилетнему сыну это очень не нравилось. Но он не мог ничего поделать, даже хотя бы сказать матери – опять же в силу слабости характера. Уже и милиция приметила спекулянток. К матери приходил молодой милиционер, она давала ему деньги, и он уходил.

Проблему разрешило государство – денежной реформой 1947 года. Естественно, спекулянты не хранили деньги в сберегательных кассах, только в чулках. Расчет государства оказался точен. У матери 27000 рублей превратились в 2700.

Мать стала вдовой в 34 года. Горе не сломило ее: она оставалась энергичной и деятельной.

Осталось при ней и ее жизнелюбие (гедонизм, дионисизм, эпикурейство): страсть устраивать праздники – вечеринки и складчины почти каждые выходные, с выпивкой, песнями, танцами.

Хороший праздник мать заканчивала сдергиванием со стола скатерти с посудой.

На этих праздниках мальчика искушали водкой. Добрые люди протягивали рюмку:

— Попробуй, сынок, ничего страшного.

Он отказывался напрочь. Наверно, благодаря заботам партии и правительства о его моральном облике.

Был и наглядный пример. Дядя Витя, старший брат отца, очень сильно любил свою красивую жену, а она ушла от него. Тогда он стал алкоголиком. Племянник поразился: дядя приходит в гости трезвым, после одной рюмки становился пьяным. Через несколько лет дядя умер.

Конечно, мать не могла отказаться от главного наслаждения, от основного инстинкта. Мальчика спасало свое детское неразумие и разум матери: прямых сцен похоти он не увидел. Даже когда утром видел мать и дядю Мишу в одной кровати. Он думал, что они спали вместе, потому что не было отдельной кровати для дяди Миши.

Толстый дядя Миша Григорян рассказывал: