Блажен, кто смолоду был молод

— Вы посмотрите, как он начинает: «Горький – основоположник пролетарской литературы», — она прочитал это, пародируя высокий, торжественный тон, растянуто и важно.

Так же она читала дальше.

— Вы подумайте, а, нет, вы только подумайте. Ну к чему все это? Ведь явно списано… списано… списано, — говорила она с чувством твердой уверенности, — и ведь ничего конкретного, ничего не знает, чего-то написал там, в эмпиреях витает.

Она показала рукой в воздухе, где это и как это – в эмпиреях.

— Ведь это же безмозглый дурак, безмозглый дурак, чтобы взять и написать этакое, чтобы наскрипеть там чего-то.

Показала пальцами щепотку, повела в воздухе, объясняя, как это – наскрипеть.

В тех же тонах она прочитала еще одно сочинение.

— Вот, мальчики, до чего доведете, вот взяла бы, откусила бы этому голову и выбросила бы в кусты… откусила бы и выбросила.

Повторила еще несколько раз, а потом и сама рассмеялась, заколыхалась животом, положила руки на живот, поправляя на нем пояс; все лицо изменилось от смеха.

— Ну, а вот сочинение, которое написано так, как следует писать сочинение. Это работа Гаврилова. Это не отличная работа, но вот сразу видно, что писал то, что он знает, писал, не мудрствуя лукаво.

Немного спотыкаясь в словах, прочитала полностью сочинение «артиста»:

— Вот написано так, как надо, просто, ясно, не забираясь в эмпиреи.

Нашла на столе еще одно сочинение:

— Вот вам работа Колесова, — теперь она говорила спокойно, — это тоже так вот, не совсем… тут фразы не совсем гладкие, но ведь пишет то, что он знает. Вот, вот, — тыкает пальцем в сочинение, — вот видите, мысль и сразу доказательство на примере. Ну, вот дальше просто, ясно, понятно написано.

И она разводила руками, как бы удивляясь чему-то. Она не дочитала до конца, и он был рад, что не дошла до сравнения монолога Сатина с фортепьянным концертом Чайковского – опасался насмешек за высокопарность.

Перейдя к сочинениям на вольную тему, она опять с издевкой читала сочинение Шпринга. Он дал краткую историю страны за последние тридцать лет.

— Хы, вы подумайте: «когда Сталина отправляли в ссылку, он, не задумываясь, бежал оттуда». А? Вы подумайте, «не задумываясь», как только прислали его, он сразу, не задумываясь ни о чем, так таки и бежал… А почему Шпринг взял эту тему? Да потому, видите ли, что он поэт…

На перемене комсорг Рэд сказал ей, что Шпринга она, пожалуй, напрасно обидела, сочинение, конечно, плохое, но нужно было поберечь его самолюбие. Сказал вежливо, она уже успокоилась:

— А вы, мальчики, подумайте, как вы меня обидели своими сочинениями.

Похлопывая Рэда по плечу:

— Ничего, ничего, все будет хорошо.

Фатинья задала любопытную тему домашнего сочинения: что видит падающая снежинка? Зачитала лучшее: чувствительную сказку в духе Андерсена о том, сколько хорошего в природе и людях снежинка увидела. Написал «академик». У Колесова – белая зависть. У него и у других снежинка увидела в окнах дома только скучное и дурное.

Зунька, обычно иронически беззаботный, иногда сбивается на суровость:

— Фатинья должна учить не литературоведению, она должна научить Сережу Иванова и других любить литературу.

Колесов промолчал, но засомневался: разве этому можно научить? Не само ли по себе это приходит?

Учительница математики Нина Федоровна – женщина изящной нордической худобы наподобие Марлен Дитрих из трофейных фильмов. Легко обижается, «всегда права». Нередко делает ошибки, но никогда их не признает. Неточно сформулировав вопрос по теореме, на возражения ученика отвечает:

— Я немножко лучше тебя знаю.

Гускину, решавшему у доски задачу, сказала, что через две точки нельзя провести прямую. Временами ее куда-то заносит: в какие-то непересекающиеся линии в кубе и другие нелепости.

На экзамене чопорный Равдель заспорил с ней: в задаче, по его мнению, неправильно поставлено условие – угла между стороной треугольника и его собственной плоскостью не может быть. Она понесла какую-то необыкновенную чушь, но задачу все-таки сменила. Во второй смене эта же задача попалась «географу» Игорю, решить ее он, конечно, не мог, и что он ни говорил, на нее не подействовало, она поставила ему тройку, хотя на основные вопросы он ответил хорошо. Зиновий обругал его:

— Игорь, не валяй дурака! Я сам он придумал условие своей задачи и, разумеется, решил ее.

Когда она поставила поэту Гришану двойку за грязь в тетради, он запротестовал и довел ее до того, что она срывающимся, плачущим голосом кричала несколько минут подряд.

Ниной Федоровной доволен только «академик». Между ними взаимное уважение. Однажды она поставила ему пятерку за два ответа с места. Стала объяснять, почему она это сделала.

На прогулках «академик» и Колесов заспорили: первый говорил, что Нина Федоровна прекрасный преподаватель, и противопоставлял ей Фатинью Васильевну, второй говорил, что обе сволочи.

Химичка Анна Сергеевна изъясняется крепко и просто. Вспоминается киноклассика: «Вот стою я перед вами, простая русская баба…» Рубит с плеча, в тонкости не вдается. Однажды Колесов всё ответил, но запинался, она поставила двойку. И неожиданную тройку в четверти.