«Блажен незлобивый поэт…»

Так, очень чужой была Цветаева, и даже ее «божественный глагол» не примирял Инну с человеческими недостатками поэта.

Она доказывает, что книга В. Катаева «Алмазный мой венец», которая поражает неосведомленного читателя яркостью воспоминаний, на самом деле «ошеломительные сплетни и самая отъявленная ложь». (Так же, но в более сдержанных выражениях, возмущалась Ахматова, живой персонаж «Петербургских зим» Георгия Иванова, – она видела в его мемуарах только плод фантазии автора.)

Инна утверждает, что всегда «одни были большие люди, преданные правде и литературе, а другие были – так, завистливая и подлая шпана».

Она называет К. Симонова «придворным художником» и говорит, что его когда-то очень популярную трилогию сейчас и в руки взять невозможно. Но некоторым оправданием стали для нее воспоминания «Глазами человека моего поколения», которые Симонов не решался публиковать. А все же он чужой, и похвала его записок весьма сдержанна: «Очень даже небезынтересно по знанию материала и по мироощущению – зато и перешли временной рубеж». Но для своих она находит совсем другие слова.

* * *

Инна составила сборник статей о любимых писателях и художниках для своих читателей, которые станут ее единомышленниками. В предисловии она писала:

«Ведь есть же еще литература, и есть с кем говорить о ней. Есть где-то еще чудаковатые юнцы-книгочеи, не завороженные шелестом денежных купюр, есть и учителя-энтузиасты, работающие не за страх, а за совесть, и несущие своим ученикам все, что удается выловить в океане знания. Им адресована эта книга. Тем, кто читает поэзию не по спискам и не по программе, а для себя».

В нашей книге вы прочитаете большую часть статей, предназначавшихся для этого сборника. Мы не будем их комментировать, но добавим немного к самой первой – о Борисе Слуцком.

Задолго до этой статьи он, безымянный, но узнаваемый, появился в ее посмертно опубликованной повести «Откуда приходят сны» (1963) – московский поэт, приехавший в Ленинград на День поэзии. Мы видим его лицо, по которому вдруг пробегала злая и печальная ирония, слышим его глубокий глухой голос, представляем себе его манеру чтения и чувствуем подлинность его поэзии, в которой раскрывается горькая, тяжелая правда о войне: «Сколько надо было перестрадать, перетерпеть, перемучиться – в одиночку и с людьми, – чтобы отпечатались в мозгу шершавые, как кромка солдатской шинели, строки!»

Сейчас Слуцкого все называют великим поэтом, и это прекрасно и справедливо. Но Инна полюбила его на всю жизнь с первых строк и первая сказала о масштабе его личности и таланта. И она, конечно, была бы счастлива прочитать все, что публиковалось в «Иерусалимском журнале» к столетнему юбилею поэта.

Все оставшиеся годы, которые Инне было суждено прожить, она работала с тем же мастерством и самоотдачей.

Но ее статьи и рецензии резко различаются по тону и отношению к тем, о ком она пишет.

О своих, для которых, как и для нее самой, литература – дело жизни, Инна отзывается с любовью и восхищением, не опасаясь самых высокопарных слов.

О Юрии Карабчиевском она говорит:

«Он огненной параболой пролетел по небосклону российской словесности – каких-нибудь три-четыре года, и всё!»

Грозному явлению природы уподобляет она и прозу Фридриха Горенштейна:

«Прямые, грубые высказывания пророков то и дело прорезывают текст наподобие сердитых молниевых зигзагов и куда точнее поражают цель, чем уклончивые, затейливые нынешние подтексты».

О героях романа Бориса Балтера:

«Но вслед за их юношескими фигурами – зловещий черно-красный цвет грядущих пожаров. Мы знаем: они обречены стать жертвами тех, кому сейчас так беззаветно верят, их сосчитают щепками, которые летят, когда лес рубят… И, может, это их нам не хватает, чтоб жизнь была чище, справедливее, правильнее?»

Она смотрит на них из своего времени, которое было для них светлым будущим, как на родных, как старшая сестра на младших братьев, – с болью и нежностью.

Как к одному из этих Балтеровских мальчиков, который дожил до светлого будущего, но не смог жить в нем, относится Инна к Геннадию Шпаликову. Ее возмущает дурновкусие телевизионщиков – в годовщину гибели поэта они устроили для советских зрителей шутовское телешоу с исполнением песни «А я иду, шагаю по Москве» (стихи Г. Шпаликова). Так же поразило ее когда-то исполнение популярной певицей разухабистой песни, в которую превратилось одно из лучших стихотворений Арсения Тарковского, и совсем не удивила реплика простого слушателя: «И чего это все мало этой девке? Чего ей еще надо?»

Для Инны очень своя – Наталия Ильина. Она настолько ей близка, что кажется, будто Инна пишет о самой себе, о своей собственной художественной манере, о своем искусстве композиции:

«Она так компонует, так сочетает, что из разрозненных кадров, мимолетных эскизов складываются разноцветные картины, со своим особенным колоритом и освещением. Освещение! В нем весь фокус».