Блаженная барыня

Вечером, когда стемнело, Аглая пришла узнать, подавать ли ужин. Я спросил, воротилась ли Ульяна. Сказали – нет. Я послал Капку посмотреть, куда она делась. Капка справилась быстро и сказала, что блаженная стоит над обрывом. Опасаясь, как бы не наделала она глупостей, я велел Капке привести ея, а Аглае приказал накрыть на двоих. «На двоих, барин?» – Аглая дважды спросила: верный знак, что кухарка меня осуждает, но да пусть.

Странное дело: я столкнулся с нею так близко, хотя избегал до того любых встреч с блаженною, словно боялся чего-то. Я даже вызвал ея гнев, но гнев бедной женщины теперича не пугал и не злил меня, а пробудил какое-то любопытство сродни жалостливому участию. На свой лад она, все же, хотела добра. Быть может, она не так бедна умом, подумал я, или бывают у нея минуты просветления, и я смогу узнать хотя бы что-то, что поможет сыскать ея родственников. Может, тем заслужу я Машино прощение.

***

Ульяна есть загадочный предмет, значение которого я разгадать все еще не могу. Наш ужин был странен. Она определенно знала, как пользоваться столовыми приборами, хотя салфетки держала иначе, да и все движения были у нея грубы противу обычных у дам. Быть может, она состояла при какой-нибудь семье горничною? Во всяком случае ея манера говорить открыто более подходит крестьянам, а не дамам, и не барышням. Она сказала мне примерно следующее (в точности передать ея манеру говорить у меня не выйдет, лишь так, как я понял ея). Сударь, сегодня я была резка с вами, простите. Но вы напугали и обидели меня своим отношением, хоть и, верно, не имели злого умысла. Но чего вам бояться: дитя я никогда не обижу, тем более сироту, имения не подожгу, денег не возьму, идти мне некуда, поскольку свою прежнюю жизнь, кто я и откуда, я не помню. Вам, кажется, тяжело пережить кончину любезной супруги вашей, про то мне объясняли Аглая и Капка, но зачем вы так холодны с Павлушею?

Ульяна единовременно раздражает и успокаивает меня. Мне как прежде тягостно с чужим человеком, но, по крайней мере, с нею я не стесняю себя светским тоном, могу быть и холодным, и неразговорчивым, она не требует пока от меня любезности и остроумия.

Позволить ей бродить свободно в доме я не могу, дал разрешение приходить и брать у меня книги для чтения и играть во дворе с Павлушею под присмотром Капки. Дал еще материи на платье, из того, что Маша имела про запас.

О ея прошлом я тоже ничего нового не узнал, но, думаю, ежели буду чаще с нею говорить, что-то проступит и откроется.

Маша, правильно ли я поступаю? Близок ли я разгадке твоея воли?

***

Приезжал сегодня Беликов, нежданно свалился, а точнее, завалился к нам с охоты. Пришлось обедать с ним. Не уверен, что он одною своею забавою здесь, а не все обчество заслало его выведать, какова наша жизнь. Люди ищут себе развлечения во всяком событии и паче всякого – на горе других, и слетаются к нему, как мухи к варению. Сие особливо видно в деревне между соседей.

Беликов видел Ульяну, как она учила во дворе Павлушу писать литеры. Прежде, чем я опередил его, он подошел и заговорил с нею. Она что-то отвечала ему.

Все время, пока он сидел у меня, я мучился мыслию, что он подумает о ней и обо мне и что разнесет по соседям. Как вдруг, собираясь восвояси, Беликов сказал: «Сказать правду, брат, наши почитают тебя мизантропом и совсем потерянным после кончины супруги. А ты держишься молодцом, хозяйствуешь, англичанку, вон, сыну выписал. Хорошо, хорошо, и супруга твоя бедная, наверное, теперича была бы рада за тебя».

Я тотчас, как он уехал, сам пошел к Ульяне, узнать, как удалось той сказаться англичанкою, и Беликов в оное поверил.

Ульяна меня к себе не пустила. «Сударь, я не ждала вас, у меня творческия бардак», – сказала она, выходя ко мне и сразу притворивши за собою двери, и я понял так, что у нея не совсем прибрано.

Я стал расспрашивать ея, о чем они говорили с моим соседом. Ульяна стала смеяться и сказала, между прочим, весьма похоже, по-аглицки: «My name is Julia Siskinson. I am a governess of the master's son». «Ты знаешь аглицкий? Откуда?!» – поразился я. «Просто знаю. Наверное, выучила в детстве», – ответствовала мне она и перестала смеяться. – «А французский? Немецкий?» – «Нет, не помню. Сударь, может, мне, в самом деле, стать у вас гувернанткою? Мне бы не помешало жалование и хотя бы два платья для перемены и обувь на зиму».

Она говорила любезно и вполне разумно, я согласился. Зимой никого я не найду для Павлуши, а она как будто любит мальчика и уже не столько кажется странною, а более чудачкой, каковы аглицкие гувернантки вообще. И соседи, ежели появятся тут, не смогут сыскать себе новой сплетни.

Но дело все более запутывается. В самом ли деле она англичанка, изрядно жившая в России? Отсюда могут происходить ея чудачества и странности. Но говорит она по-русски чисто, когда англичанка неизбежно бы выказала свои ошибки и иную манеру произносить русские слова.

***