Блаженная барыня

– Любая гипотеза нарушает целостность системы. Для того, кто выдвигает или принимает эту гипотезу, не для системы. И это не значит, что гипотеза не переводит систему в иное качество. Ты же понимаешь, выйти из системы можно только в другую…Крах системы – выдумка. Думаю, и система постоянна, множественны и противоречивы лишь представления о ней, они создают иллюзию множественности систем, их крахов и рождений. А представления изменяются благодаря гипотезам.

Второй Симеон недоверчиво прищурился и спросил медленно, подвешивая на крючке вопроса каждое слово:

– Ты хочешь, чтобы она нашла чёрную кошку в тёмной комнате?

Первый Симеон улыбнулся своей детской счастливой улыбкой:

– Я хочу, чтобы она её там создала…

***

Ульяна вытащила с полок гору книг и ушла с ними к себе. Мне она сказала, что не терпит пьянства и не желает, чтобы Павлуша с детства лицезрел отца в недостойном виде, оттого вчера вспылила и ушла, едва приблизившись к дверям и заслышав наши с Петрушей голоса. Сказала, что не хочет впредь возвращаться к предмету разговора и считает мои объяснения достаточными.

Ни слёз, ни упрёков, лицо покойное. Она, должно быть, искусна во лжи, более, чем я думал, и я опять не знаю, к добру или к худу она в моём доме. Говорит она так здраво и лжёт только на пользу мне – в чём ея корысть? Зачем прикидываться блаженною? Зачем так долго оставаться здесь, когда она, будь ея воля, давно могла бы похитить и ценности из дома и найти покровителя среди богатых и знатных людей и нашаго города, да и самой губернии. Она красива и умеет следить за собою, она (зачёркнуто).

Может ли быть, что Ульяна – беглая? Государева преступница? Я задумывался, в каком сословии могла она быть воспитана, но нахожу дикую помесь простолюдинки и дворянки. Таковы ли беспородные самозванки, внебрачные дочери или сиротки, предуготованные быть шпионками-обольстительницами – каких в начале нашаго века, при дедах наших было немало, и какие описаны в романах?

Всё, всё мои досужие домыслы! Не ты ли хотел исповедоваться в своём лицемерии? Завтра схожу к отцу Василию на исповедь.

***

Я не собираюсь сидеть здесь на положении то ли прислуги, то ли приживалки. Гордя чувствует, что я не такая уж и слабоумная, он перестал меня бояться, пока что относится с уважением, правда, я думаю, это больше от воспитания, чем по велению души. Как я понимаю, он хотел бы от меня, его компрометирующей, избавиться, да не выставишь же женщину в мороз за порог. Подло, по их представлениям – бесчестно.

Зиму придётся пережить тут. За это время я должна кое-как закрыть пробелы в моём прекрасном образовании, не научившем меня прясть, вышивать, писать с ятями (теперь я знаю, как это называется!) и по памяти цитировать Библию с молитвословом.

Конечно, этим не исчерпывается, я с досады просто поёрничала. Ещё надо научиться танцевать – вальс они, наверное, пока не танцуют (а я, вот, умею чуть-чуть!), тогда что – мазурку, польку? Если я собираюсь тут выжить, значит, нужно учиться всему и основательно. Пока моих знаний хватает только на помощь Аглае, но, если я буду работать наравне с кухаркой, меня и будут держать за кухарку, гувернантка – всё же чуть повыше статусом.

Постараюсь скопить денег на поездку в Петербург, думаю, в городе можно будет найти какую-нибудь работу для женщины, неужели же никто из них не работал (я имею в виду не крепостных)? Кроме того, у меня появился очень сильный личный мотив к выживанию здесь. Но сие, простите, дорогие потомки, пускай останется моею тайной.

Перечитала эту запись – кажется, я начинаю выражаться, как местные. Плоды просвещения!

Из записок Н.Н. Пригожина, Москва, 1895 год.

В каждом роду имеются личности чудаковатые, незаурядные, а то и вовсе мистические. Такова, если верить семейным преданиям, была и моя прабабка по отцовой линии. Строго говоря, доводилась она деду не родной матерью, а мачехой, и вошла в дом моего прадеда удивительным образом.

Прадед мой, Гордей Михайлович, тогда был уже три года вдовцом и безутешно оплакивал кончину супруги, Марии Прокопьевны, с которой прожил недолго, но счастливо. Вышла за прадеда она по любви и без особого желания родных: прадед был небогат, жил своим умом да почти одним офицерским жалованием.

Мария Прокопьевна умерла от инфлюэнцы вскорости после родов. Усугублялись душевные мучения моего прадеда тем, что сам он в то время находился ещё на службе, и, как вспоминал он сам в дневнике, в тот самый вечер весело пил вино и играл в карты. После оба этих занятия наводили на него тоску, и он их избегал.