Кроме этого отец Булгаковский передает следующие рассказы. Ксения навестила одну свою знакомую, жившую на Петербургской стороне. Та пила с дочерью своей кофе. Дочь уже была невеста. Ксения, обратившись к девушке, сказала:
– Ты вот кофе распиваешь, а твой муж на Охте жену хоронит. Мать с дочерью, конечно, не могли понять этих слов. Ксения уже ушла.
– Что бы это значило, дитя мое! Пойдем на Охту, посмотрим, не случилось ли там что-нибудь особенное, – сказала мать дочери.
Приходят на Охту и, к величайшему своему изумлению, видят, что действительно провожают на кладбище какую-то покойницу. Они присоединились к толпе сопровождавшей гроб. Спустя короткое время, этот вдовец действительно сделался мужем этой девушки.
Однажды Ксения зашла в дом купца Разживина и, подойдя к зеркалу, сказала:
– Хорошее зеркало, а поглядеться не во что. Только что она сказала эти слова, как зеркало упало со стены и вдребезги разбилось.
Как-то Ксения зашла к Параскеве Антоновой и говорит ей:
– Ты вот чулки тут штопаешь, а тебе Бог сына послал. Иди скорее на Смоленское.
Антонова бросила все и побежала на Васильевский остров; не успела она добежать до Большого проспекта, как видит толпу народа… Оказалось, что извозчик сшиб с ног женщину, которая тут же родила младенца мальчика и умерла на руках у кого-то из толпы. Антонова приняла ребенка на свое попечение и, как ни старалась, не могла найти отца… Впоследствии «подкидыш» сделался очень видным чиновником, а Антонова жила и умерла в его доме как родная мать…
Таким же путем, как сказано выше, она предсказала кончину императрицы Елисаветы Петровны.
Кроме приведенных рассказов по Петербургу передают из уст в уста много других, а именно:
Некая полковница привезла однажды в Петербург двух сыновей для определения в кадетский корпус. Как она ни старалась, детей ее не приняли. Вот она, потеряв всякую надежду, в день отъезда своего обратно домой идет по мосту и плачет от сильного горя. Вдруг видит, что подходит к ней какая-то женщина, в простой юбке и кофточке, и спрашивает:
– О чем ты так плачешь? Вернись и отслужи панихиду на могиле Ксении, и все будет хорошо тебе.
– Кто же эта Ксения? Я ведь не знаю, где ее могила? – со слезами спросила полковница.
– Язык до Киева доведет, – сказала ей в ответ незнакомая женщина.
Полковница порасспросила о ней. Нашлись такие, кто знали, про какую она Ксению спрашивает, и рассказали ей, где ее могила.
Когда полковница отслужила панихиду и возвратилась на свою квартиру, то ее уже ожидал посланец с известием, чтобы она явилась в корпус. Каковы же были ее изумление и радость, когда она пришла в корпус и ей объявили, что дети ее приняты.
Тождественный с этим рассказ передавал мне один военный в отставке, не помню, какого ранга. Как известно, на могиле Ксении поставлена часовня. Желая узнать, кем именно поставлена она, я случайно обратился к нему с вопросом, и вот, что он ответил мне:
– Часовенка эта, насколько мне известно, построена одним из старост, кажется, Марковым или Макаровым, на средства, пожертвованные народом. А что касается Ксении, то я могу вам рассказать следующий случай из своей жизни… Лет пятнадцать тому назад, когда я был помоложе, – теперь мне около шестидесяти, – я вознамерился определить своего среднего сына в одно из учебных заведений на казенный кошт и для этой цели, с разрешения начальства, приехал из Западного края в Петербург. Подав прошение в несколько учреждений, я, к величайшему моему огорчению, отовсюду получил отказ. Определить на свои средства я решительно не мог, потому что за двух уже платил, одного нужно было определить, да один оставался впереди. Зло меня взяло и горе обуяло, что меня постигла такая неудача, и, в отчаянии, я уже хотел уехать домой. Расплатившись в номере, где остановился, я, сетуя на неудачу, рассказал о том хозяйке меблированных комнат, которая как-то вечером рассказала мне о Ксении. Женщина она была простая, и поэтому попросту и отвечала: