Блаженны алчущие (СИ)

Садиться на скамью рядом с ним мать отказалась, и стоя смотрела, как Кевин ест. Хотя он был голоден, как волк, под этим взглядом, полным Безмолвного Осуждения и Благородной Скорби, куски застревали в горле.

— Благодарю. Я потом доем.

— Я бы пришла раньше, но заболела и не могла встать с постели, — Она не оправдывалась, просто констатировала факт.

— Мне очень жаль, — пробормотал он, потупясь, чувствуя, как на плечи давит привычный груз вины — на сей раз совершенно заслуженно. — Как ваше здоровье сейчас?

— Это неважно, — Мать помолчала, словно собираясь с силами. — Возможно, ты потерял здесь счет времени, но завтра состоится экзекуция.

После бесконечных тягучих дней, когда ничего не происходило, эта новость даже взбодрила Кевина. Наконец-то. Завтра он узнает, чего стоит, сумеет ли выдержать боль, как подобает мужчине.

— Мне удалось попасть к лорду Пеннеру, — Так звали судью, вынесшего приговор. — Я молила его заменить публичное наказание закрытым, но…

Это сразу испортило ему настроение. — Не хочу, чтобы вы унижались из-за меня.

— Ты поздно об этом подумал, — спокойно ответила мать. — И потом, не забывай, твой позор — позор всех Ксавери-Фешиа.

Его друг оказался хуже врага, девушка, что ему нравилась, — влюбленной в другого, и даже его позор не принадлежал ему. Впору было засмеяться.

— К чертям Ксавери-Фешиа. Никому из них до нас дела нет, коли вы еще не заметили.

— Я — Ксавери-Фешиа. Твои предки были Ксавери-Фешиа. Я вижу, что ты забыл об этом.

— Я все помню. Вы тоже можете идти к Темнейшему, хотел он прибавить, но вместо этого отправил в рот еще кусок жилистого мяса и принялся ожесточенно жевать. Внутри нарастал гнев, уже привычная черная злоба. Только этого не хватало! Единственное, что он еще мог сделать, как подобает, это спокойно и равнодушно вынести пытку — так нет, мать все портит, уничижаясь от его имени. — Молю, не надо пытаться смягчить наказание. Я не боюсь ничего из того, что они могут мне сделать.

— О смягчении кары речь не идет. Ты совершил тяжкий проступок и заслужил свой приговор. К тебе и так проявили снисхождение, и за это мы должны быть благодарны твоему отцу.

Об этом думать хотелось еще меньше. Но так и было — старый пьяница просил за него в зале суда, сказал, что вся ответственность лежит на нем, даже приврал, будто начал драку первый. Кевин не знал, как мать этого добилась: то ли вызвала в старике чувство вины, — талант, которым владела в совершенстве, то ли просто дала ему на выпивку.

— Я пыталась спасти не твою шкуру, а твою честь, — продолжала мать. — Я даже предложила ужесточить наказание, лишь бы оно прошло вне жадных глаз толпы, лишь бы тебя не выставляли на позор. Но его милость пожелал, чтобы твоя экзекуция послужила примером другим, как он выразился, юнцам, забывшим о почтении к старости.

Кевин сильно подозревал, что единственный, от кого зависела его участь, был Филип. У того вполне хватало влияния, чтобы добиться от судей той кары, которую считал подобающей, а значит под приговором с таким же успехом могло стоять его имя.

— Позора не избежать, — закончила мать, поджимая губы.

— Да какой там позор!.. — в раздражении огрызнулся Кевин. И не надоело ей это слово?

— Неужели ты решил..! — она не договорила.

— Решил… что?

— Ты так спокоен… То, как ты говоришь об этом… — Мать колебалась, не доводя мысль до конца, что было на нее не похоже. — Словно знаешь, что тебе не придется предстать перед палачом!

И тут он понял. Иногда благородные люди, приговоренные к позорному наказанию, накладывали на себя руки в темнице. Как те двое молодых дворянчиков из друзей Бэзила Картмора, про которых ему рассказывал Филип: обвиненные в мужеложстве, они предпочли лучше удавиться в своих камерах, чем выйти на городскую площадь в колодках.

— То есть вы считаете, что я должен покончить с собой? — уточнил он.

— Значит, я правильно тебя поняла? — Мать смотрела на него, вздрагивая от напряжения, бледная, как смерть; Кевин догадывался, чего ей стоит этот разговор, но ему было ее не жаль.

Всю жизнь он провел под гнетом ее ожиданий, изо всех сил стремясь выполнить то, что она задумала для него, какими бы фантастичными ни были эти планы.

Теперь самое ужасное свершилось — он подвел ее, разочаровал. И понял, что ему все равно. Ведь он давно уже не любил ее — как только не замечал этого раньше?

— Я хотел узнать у вас, — Странное веселье пробудилось в нем. — Рекомендуете ли вы мне такой вариант?

— Как я могу!.. Ты не можешь меня об этом спрашивать. Я — твоя мать. Она ломала руки; Кевин никогда не видел свою непреклонную матушку в таком смятении.

— Но и не отговариваете… Понимаю.

Ты знаешь, что дела твои плохи, когда родная мать советует свести счеты с жизнью! Это было даже забавно, и Кевин, в конце концов, засмеялся, с непривычки хрипло.

— Успокойтесь, — прозвучало грубее, чем он задумывал. — Даже в голову не приходило. — И забил последний гвоздь в свой гроб. — Не такой я дурак.