Блаженны мертвые

Давид молча ждал продолжения, прихлебывая вино. Он постепенно пьянел, не без некоторого удовлетворения отмечая, что очертания предметов становятся все более размытыми, а на душе немного легчает. Впервые за сегодняшний день его хоть чуть-чуть отпустило. Где-то там, на том конце провода, был живой человек. Голова Давида кружилась, но, по крайней мере, он был не одинок. Давид вдруг испугался, что разговор прервется.

— Личный? — переспросил он.

— Да. Вы доверили мне свой секрет, а я вам расскажу свой. Если хотите, пусть это будет залогом нашего доверия. Со мной здесь мой внук... — Давид услышал, как Малер отхлебнул из своего бокала или из чего он там пил. — Видите ли... еще до вчерашнего дня он был мертв. И погребен.

— Вы его скрываете?

— Да. Об этом знаете вы и еще два человека. Он... в очень тяжелом состоянии. Вот я и решил, может, вам что-нибудь известно...

— О чем?..

Малер вздохнул:

— Сказать по правде, сам не знаю... Просто я подумал, раз уж ваша жена у вас на глазах воскресла... Может, вы заметили что-нибудь особенное, что могло бы мне пригодиться.

Давид прокрутил в голове все события в больнице. Ему искренне хотелось помочь.

— Она заговорила, — вспомнил наконец он.

— Да что вы! И что она сказала?

— Ничего. Она как будто заново говорить училась... Вообще-то... — Давид вспомнил механический, скрипучий голос Евы, — это было довольно страшно.

— Могу себе представить, — ответил Малер. — Но она... ничего такого не вспоминала?

Сам того не замечая, Давид изо всех сил пытался вычеркнуть те минуты из своей памяти. Любой ценой. Теперь он понял почему.

— Нет, — ответил Давид, и в глазах его встали слезы. — Она была... вся какая-то... пустая. — Он прокашлялся. — Знаете... мне, пожалуй, пора.

— Понимаю, — произнес Малер. — Я вам оставлю свой номер... так, на всякий случай.

Положив трубку, Давид остался сидеть за кухонным столом, пока не допил остатки вина. Все это время он отгонял от себя мучительные воспоминания — голос Евы, выражение ее глаз.

Войдя в спальню, он обнаружил, что Магнус спит, разметавшись по всей постели. Давид переложил сына на край кровати, разделся и лег рядом.

Не успел он сомкнуть глаза, как тут же уснул.

ПОС. КОХОЛЬМА, 22.35

— Ну что он сказал?

Анна вошла в комнату за пару секунд до того, как Малер положил трубку. Он потер глаза:

— Да ничего особенного. Рассказал про свою жену. Ужасно, конечно, но ничего нового он не сообщил.

— А что с его женой?..

— Ну, примерно то же, что с Элиасом.

Анна вернулась к телевизору в гостиной, а Малер направился в детскую. Встав возле кровати, он долго смотрел на худенькое тельце внука. За сегодняшний вечер Элиас выпил целых две бутылки воды — одну с солью, другую с сахаром.

«Она была... какая-то пустая».

И это при том, что Ева Зеттерберг к тому времени всего полчаса как умерла...

А вдруг он ошибался?

Вдруг Анна была права, и в этом существе, лежащем перед ним, не осталось ничего общего с их Элиасом?

Выйдя на террасу, Малер вдохнул свежий воздух полной грудью. За долгие недели засухи он успел забыть, каким душистым бывает воздух — хоть пей его. Непроницаемая темнота была пропитана запахами пробудившейся от дождя природы.

Элиас был мертв и гнил в земле — и все же что-то пробудило его к жизни. Но что? И если там, внутри, никого нет, то что за сила заставила его воскреснуть?

Может быть, мысль?..

Крохотное зернышко может лежать в земле сотни, тысячи лет, в холод и в жару. А положи его во влажную землю — и оно зацветет. В этом сила растений. Так что же за сила управляет человеком?

Малер взглянул на звезды. Казалось, здесь, за городом, их было намного больше. Иллюзия. Конечно же, в городе звезды никуда не девались, и даже здесь была видна лишь мизерная их часть — сколько их там еще, наверху, недоступных человеческому взгляду?

Что-то зашевелилось в душе Малера, он даже вздрогнул.

Перед его глазами замелькали образы, быстро сменяя друг друга, — вот зеленый росток пробивается из зерна, устремляется вверх; вот раскрывается подсолнух, подставляя свои листья солнцу; вот ребенок встает на ноги, поднимает ручки смеясь — и все живет, все тянется к свету. И вдруг Малер понял...

Нет ничего само собой разумеющегося.

Жизненная сила — не данность, а нескончаемый труд. Дар, которого можно лишиться — а можно снова обрести.

Приложение 2