Блаженные похабы. Культурная история юродства

Датировать с точностью первые симптомы возвращения юродства довольно трудно. Само слово в новом значении “симулянт, фигляр”, а вовсе не “безумец”, впервые появляется на рубеже VIII–IX веков, в поучении Феодора Студита: “Вы думаете, дети, что быть монахом значит одеваться в черную одежду, брить голову или носить длинную бороду? Ничего подобного! Все это может делать даже юродивый и фигляр ”⁴. Стало быть, для Феодора юродство существует как общеизвестная форма асоциального поведения. Кстати говоря, именно его советует император Лев VI в качестве лекарства от самомнения: “Пусть те, у которых мудрость в слове или в свершениях привела к зазнайству или самодовольству, позаботятся для себя о глупости Христа ради . Ибо тот, кто превозносится из-за своих подвигов, или сам, или по причине чужих похвал, пусть излечится при помощи легчайшего и разыгранного помешательства ”⁵.

Статус Симеона Эмесского не пострадал от решений Трулльского собора: уже в актах следующего VIII Вселенского собора содержится ссылка на него⁶. На Симеона очень завуалированно намекает будущий патриарх Мефодий в панегирике Феофану Исповеднику: “Они [Феофан с его женой] были посредниками для юродствующих ”⁷. Здесь можно предполагать игру слов: “посредничество” – и Эмеса, название города, где юродствовал Симеон. Потом его имя возникает в Синайских святцах IX века. Там же находим и память Виталия (из жития Иоанна Милостивого), который, правда, в отличие от Симеона юродивым не назван⁸. Но если Симеон после этого имел всегда одну и ту же дату поминовения (21 июля) и фигурирует во всех без исключения менологиях, то твердая дата для Виталия так и не устоялась⁹.

Гораздо более важным представляется появление нового юродивого персонажа: Павла Коринфского¹⁰ (BHG, 2362). Этот святой хорошо представлен в синаксарях начиная с X века (под 28 февраля, 6 ноября и т. д.), но единственное, что мы из них узнаем, это характер подвига: Павел обозначается как . Посвященное ему в ряде синаксарей двустишие¹¹ также не добавляет никаких подробностей. Житие Павла, обнаруживаемое под 29 февраля в одной парижской рукописи (Cod. Paris. Gr. 1452, fol. 227v), обрывается на первой же фразе¹². В. Г. Васильевский, проанализировав состав этого сборника, пришел к выводу, что самый поздний из упоминаемых там святых жил во второй половине IX века¹³. Итак, после двухвекового перерыва юродство в середине IX века возродилось уже на чисто греческой почве: ведь на Востоке, причем не только в завоеванных арабами, но и в прифронтовых областях, культурный ландшафт совершенно переменился. Однако первой площадкой “второго издания” юродства стала и не столица, где идеологический присмотр властей был особенно силен, а Трулльский запрет до поры до времени соблюдался неукоснительно. Появление юродивого именно в Коринфе понятно: по археологическим данным, город после 835 года непрерывно растет; ведется обширное строительство; к середине века окончательно побеждает денежная экономика¹⁴; в городе появляется целый ряд известных церковных деятелей¹⁵. Все это говорит о том, что культурная почва Коринфа была уже вполне готова для появления юродивого – непременного обвинителя благополучной христианской жизни.

Существует, но вплоть до нашего исследования не был замечен стихотворный канон в честь Павла¹⁶, из которого можно почерпнуть о нем довольно много сведений. Если реальность Симеона Эмесского может быть предметом обсуждения, то в историчности Павла нет сомнений. Канон был написан земляком святого (стк. 200–202, ср. 242) по случаю нападения на Коринф врагов (стк. 64–67, ср. 214, 242–244), “измалильтян” (стк. 220–222), то есть арабов. Эта осада известна по другим источникам и датируется 879 годом¹⁷. Видимо, Павел умер незадолго до набега, причем царивший среди горожан страх перед арабами немало способствовал росту популярности святого:

Когда твои родные, знакомые и [весь] народ твоей родины, начальники, а заодно женщины и бедняки взирают на твою могилу, они восхищаются на твои добродетели и, оплакивая свое сиротство, вопиют [к тебе], именуя тебя отцом и великим заступником (стк. 207–214).

Обратим внимание: святой окружен родными и знакомыми, он больше не является человеком ниоткуда, как Симеон или Виталий. Кроме того, в дело почитания включаются городские власти. Наконец, названы две конкретные группы населения, видимо первенствующие в создании культа: женщины и бедняки, то есть депримированная часть общества.