Блаженные шуты

Меня к ней не пускают. Антуану тоже убрали из лечебницы, но Виржини осталась и ухаживает за одержимой Клемент. Все это Антуана рассказывает мне со злорадным удовлетворением: Клемент, как видно, обезумела, и уже, верно, разум к ней не вернется. Так утверждает Виржини. Антуана рассказывает, глазки сузились, злобные. Она напросилась помогать в лечебнице, стирает одеяла, варит бульон для безумной, куда, можно не сомневаться, добавляет очередную порцию ипомеи.

Прелестная Клемент утратила всю свою прелесть, говорит Антуана уже по-иному, вкрадчиво: личико теряет красоту, она то и дело раздирает его ногтями; волосы выпадают, на голове проплешины. Меня тянет зайти к Клемент, хотя бы успокоить или сказать, глядя прямо в ее обезображенное лицо, что в этом нет моей вины...

Что это изменит? Рука Антуаны травит ее этим зельем, но зелье ведь дала ей я. И поступила бы точно так же, повторись все сначала. Лемерль, хитро держась в стороне, это понимает. Вновь открыл он во мне черную бездну, открыл мою темную суть, то, на что я оказалась способна в глубинах своих.

Ведьма не имеет права на жизнь.

Эти слова произносил Джордано на своем родном древнееврейском, в котором ведьма означает отравительница.

Что бы сейчас сказал Джордано о своей ученице...

4

♠

12 августа, 1610

Как и ожидалось, у меня все идет по плану. Мать Изабелла по-прежнему покорна — пока. Большую часть времени проводит в молитвах, неприметная в своем разбредшемся стаде. Доступ к Клемент ограничен, ибо даже мне не всегда удается подпаивать девчонку, и ее бредовое состояние ухудшается с каждым днем.

Я же между тем нагоняю на свою ученицу страхи некоторыми познаниями и чушью, почерпнутыми мной из разных книг, как священных, так и нечестивых. Под видом успокоения ее страхов я мастерски подпитываю их всякими небылицами и выдумками. Наш мир полон ужасов: сожжения, отравления, колдовство и злые чары — так это зовется, и отец Коломбэн это знает, и он отлично умеет воплотить все эти ужасы наяву. Жизнь, полная разнообразия, не может не послужить отличным подспорьем для такого рода обманов; в конце-то концов разве не познакомился я на одном из вечеров у мадам де Севинье с Жаном Бодэном, знаменитым законником, хоть и был изрядно утомлен его пространными рассуждениями. Остальное я заимствовал из великих придумок истории. Из Эсхила, Плутарха, из Библии... Клемент и сама не подозревает, что демонические имена, которые она выкликает в своем бреду, по большей части не что иное, как забытые имена Бога, обретшие новую жизнь в виде богохульств в ее истерзанном сознании.

Моя ученица много дней почти не спит. Глаза запали, покраснели. Рот бледен, точно шрам. Порой я вижу, как она следит за мной, думая, что я не замечаю. Интересно, подозревает ли она. В любом случае, вмешиваться поздно. Одной порции ипомены, получаемой Клемент, было бы достаточно, чтоб подавить зреющий бунт моей ученицы, но я прибегну к этому лишь в случае крайней необходимости. Пусть бунт внезапно обрушится на Арно. Положит конец его надеждам. Как неизбежность.

По иронии судьбы моя ученица единственное для себя утешение и отраду видит теперь в предстоящем воскресенье, с нетерпеньем ожидая Праздника в честь Пресвятой Девы. Теперь, когда наш монастырь утратил еретическое название Мари-де-ля-Мер, мы можем рассчитывать в нашем плачевном состоянии на благоволение Богоматери. По крайней мере, Изабелла так думает; и молится с удвоенным рвением. Я меж тем занят нашей духовной защитой, готовлю множество латинских заклинаний и обеспечиваю ладан в огромных количествах. Чтоб никаким дьявольским силам не проникнуть в наш монастырь в сей священный день.

Жюльетта явилась ко мне в мое жилище ранним утром. Я подозревал, что она может прийти, и был готов. Приподнял голову от скопища книг, встретился с ней взглядом. Она казалась такой надменной в свежем крахмальном льняном плате, снаружи ни единого локона, чтобы смягчить абрис бледного, застывшего лица. Это по поводу Перетты, устало сказал я себе; мне надо соблюдать осторожность.

— Жюльетта? Неужто солнце встало? С тобой ко мне ворвался свет!

По выражению ее лица я понял, что сейчас не время для лести.

— Оставь! — Голос был резок, но скорее, по-моему, от нетерпения, чем от злости. — Ты должен оградить Перетту от всего этого. Она не понимает, как это опасно. Ты сам рискуешь, если ее разоблачат! — Я продолжал молчать. — Послушай, Лемерль, разве ты не видишь, что она совсем ребенок!

Ага, вот в чем дело. Материнские чувства. Я сделал попытку увильнуть.

— Изабелла не слишком здорова, — сказал я вкрадчиво. — Пока она отдыхает у себя, я могу устроить так, чтоб ты — и Антуана — смогли улизнуть ненадолго. Отнести корзинку со съестным, скажем... бедному рыбаку и его семье?

Мгновение она смотрела на меня с жадным блеском в глазах. Потом качнула головой: