Блаженные времена, хрупкий мир

Правильно, сын мой. Теперь он добился покоя, такого, какого не имел никогда. Левингер пустил в ход все средства, чтобы заменить Лео во всех делах, связанных с продажей земельных участков; адвокаты Левингера и посыльные Левингера, шофер Левингера и уборщицы Левингера составили целую сеть, которая улавливала все, что могло помешать Лео сосредоточиться. Теперь Лео действительно имел возможность работать, но работать он не мог, и он ненавидел Левингера за то, что тот отнял у него даже средства увильнуть от работы, не давая ему ездить по судебным делам и в кадастр или хотя бы ходить в супермаркет. Договор о найме дома истек, и он, находясь в состоянии безграничной апатии, не мог заставить себя искать другую квартиру. Да этого и не нужно было. Левингер предоставил в его распоряжение маленький домик. На территории имения в Морумби, где жил Левингер, стоял у дороги маленький домик привратника, который как раз кстати освободился, или Левингер освободил его, Лео так толком и не понял. В нем он теперь и обосновался. Вот так Лео, избегавший Левингера, оказался полностью под его защитой, стал квартирантом Левингера и его соседом. А еще до переезда случилось вот что: Лео обнаружил среди почты письмо, которое он послал Юдифи. На конверте адрес был перечеркнут, и ниже надпись: «Вернуть отправителю, адресат…» — и последнее слово Лео никак не мог разобрать: отсутствует? скончался? Неразборчивая подпись почтальона, дата, печать. В первом порыве Лео бросился вскрывать письмо, так, как вскрывают только что полученную корреспонденцию. Как будто там можно было найти какие-то подробности, но Лео прекрасно знал, что лежит в конверте, а наиболее важное не составляло почтовой тайны и содержалось на самом конверте снаружи; то, что он отправил, Юдифь не получила.

Переехала или скончалась? Сначала Лео казалось, что это безразлично, ведь Юдифь так или иначе была для него недостижима. Но все-таки он хотел знать это. Теперь у Лео, у которого, благодаря Левингеру, было так много свободного времени, появилось наконец дело. Посещение австрийского консульства в Сан-Паулу. Там была телефонная книга Вены. Лео выписал адреса всех тех, кого он знал в Вене хотя бы мельком. Адрес Юдифи в книге был, естественно, старый. Следующие несколько дней Лео провел за письменным столом. Юдифь снова усадила его работать. Он написал в Вену десятки писем, спрашивая всех, кому только мог написать, были ли они знакомы с Юдифью, помнят ли ее, встречаются ли с ней сейчас, не слышали ли что-нибудь о ней, не знают ли кого-нибудь, кто ее знает, не помогут ли узнать, где она сейчас, не могли бы ему сообщить о том, что выяснили, он писал всем подряд и просил каждого информировать его о Юдифи Кац, ему необходимо срочно связаться с ней, это очень важно, спасибо, благодарен заранее, а как вы сами поживаете. Это были чудесные дни, проведенные за письменным столом, который давно уже стоял без дела. С ощущением все большего счастья и с нарастающей смелостью одаривал он своих самых отдаленных знакомых перлами эпистолярного искусства, все это было лживо, сплошь фантазии, жизненные планы, которые он описывал, словно главы своей действительной, волнующей автобиографии, но это была его жизнь, в том случае, если ему очень повезет, это был его мир, и поэтому его россказни могли считаться правдой, и важнее всего был вопрос: что ты знаешь о Юдифи? Лео вырос за эти дни, он почувствовал себя вдруг таким сильным, что написал даже — хотя поначалу строго запретил себе это — Лукасу Трояну.

Размышления по поводу докторской диссертации. Она должна стать логическим продолжением его интерпретации «Феноменологии» Гегеля, и — Лео писал так, словно рассуждал про себя, и каждая следующая фраза вырастала из предыдущей — это может быть только продолжение «Феноменологии» самого духа. Так возникла эта идея. По случайной прихоти, из предательски фиктивного изображения самого себя, как эпистолярная изюминка, как хмельная идея. (Он пил тростниковую водку.) Лео мгновенно ухватился за эту идею и стал развивать ее дальше. Гегель описывает в своей «Феноменологии» развитие сознания от самой примитивной ступени до Абсолютного Знания. Но ведь по завершении «Феноменологии» развитие сознания не прекращается, оно, безусловно, как-то изменяется и развивается. Как? Какие новые формы принимало сознание? Об этом он и хотел рассказать, продолжая повествование Гегеля, от его смерти и до наших дней. Его удивляло то, что этого еще никто не пытался сделать. Но разве это не было жизненно необходимо, чтобы раскрыть понятийную сущность настоящего и действительно довести философию до конца? Он хочет, он, наконец, должен заняться этой работой. Бразилия, писал он — это идеальное место для бегства, откуда открывается истинный вид на существенное, ибо это вид издали — а как поживает Юдифь? Слышал ли ты что-нибудь о ней, поддерживаешь ли еще с ней знакомство?