Блаженный Иероним и его век

Письма, получаемые Иеронимом, и ответы на них обычно носили, как и во время римского пребывания, экзегетически-богословский характер. Но нередко также вопросы, обращенные к нему, касались явлений нравственного порядка, даже просто житейского. Множество недоразумений всякого рода, множество "казусов совести" предлагалось на его разрешение. Как раз к просьбам, преследующим цели житейско-практические, могут быть отнесены отчасти те, где речь идет о директивах воспитания юных душ, причем ответы Иеронима рисуют довольно полно римскую систему первоначального обучения. В этом отношении особенно любопытно "Письмо к Лете о воспитании дочери". Там, между прочим, читаем такие советы:

"Пусть для нее будут сделаны буквы из  бука или слоновой кости и каждая названа соответственно ее начертанию. Пусть она играет в них, чтобы самая игра являлась для нее научением. И пусть не только запомнит  буквы  по  порядку и  распевает их по памяти,  но следует  часто  смешивать  их  между  собой,  последние со средними, средние с первыми, чтобы она знала их не только по звуку, но и по виду. А когда начнет со стилем в дрожащих пальчиках учиться писать по воску, пусть или чья-нибудь опытная рука направляет ее нежные суставы,  или же  самые буквы будут вырезаны на доске, чтобы по этим желобкам шел ее  стиль, удерживаемый ими, и не мог отступать от них. Пусть за награду  учится складывать слоги и  поощряется теми  подарками, которые  приятны  для  ее  возраста. Пусть имеет подруг по учению, которым могла бы соревновать  и  похвалам которых  она  бы  завидовала. Не  следует бранить  ее,  если она  ленива,  но  одобрениями  поощрять  ум, чтобы  радовалась быть  победительницей  и  страдала, будучи  превзойденной.  Прежде всего следует остерегаться, чтобы не возненавидела  ученья,  чтобы  отвращение  к  нему, воспринятое в детстве,  не  перешло и в  годы  зрелости". Порою в этих посвященных воспитанию письмах Иеронима прорываются ноты резкие, почти отталкивающие (когда речь заходит о "больных вопросах" писавшего). И тогда кажется несколько странным, что даже старость, по-видимому, ничего не внесла примиряющего  в многомятежную душу отшельника.

"Да будет она глуха к музыке. Лира, свирель, кифара — пусть не знает,  зачем они сделаны".

"Пусть не присутствует на свадьбах рабов, не участвует в шумных играх дворни. Я знаю, некоторые советуют, чтобы дева Христова не мылась с евнухами, а также замужними женщинами, потому что у тех остаются мужские помыслы, а эти вздутыми животами говорят о мерзких делах. А мне вообще не нравятся омовения в подрастающей девице, которая должна стыдиться самой себя и себя обнаженною не видеть".

Что-то неумолимое, почти злое есть в этих словах (даже если иметь в виду, что советы касались девушки, предназначенной позднее сделаться монахиней). И тем более характерно для Иеронима, что он даже в этом случае делает уступку в отношении литературы. "Пусть учит греческие стихи. Но тотчас же за этим пусть следует изучение латыни. Иначе, если сначала не приучить к ней молодые уста, произношение будет искажаться чуждыми звуками и будет засорен  язык  иностранными  недостатками".

Иероним, из своей вифлеемской пещеры заботящийся о правильном латинском произношении неведомой ему девочки, — это ли не образ "стилиста до гроба"!

Из той же вифлеемской переписки мы имеем и другое послание — "О воспитании маленькой Пакатлы", которое после всех этих ожесточенных проповедей, бранчливой полемики с Иовинианом и Вигилянцием, колкостей по адресу Августина, вдруг озаряет лицо святого такой теплой, солнечной улыбкой, что  мы,  можно  сказать,  почти  теряемся  от  радости.