Однако, в виде реакции на такое увлечение Иеронимом явилось вскоре резко отрицательное отношение к нему со стороны лютеранства. Сам Лютер, беря Августина в свои духовные вожди, естественно должен был противостать этому возвеличению Иеронима в ущерб патрону своего ордена. Но и вне таких соображений он чувствовал в Иерониме душу бесконечно чуждую себе (как и в Эразме) — и, естественно, мог быть только враждебен ему. Еще в 1516 году он писал Спалатину: "Я окончательно не согласен с Эразмом, и считаю в толкованиях Писания настолько уступающим Иеронима Августину, насколько он сам (Эразм) считает во всем уступающим Августина". С годами его мнения сделались еще резче. Мы уже знаем, что по странной игре исторических случайностей Иероним более чем за 1000 лет должен был полемизировать с протестанством в лице его еще римских предтеч — Иовиниана и Вигилянция. Неудивительно поэтому, если "De servo arbitrio" Лютера содержит такое, например, выражение о нашем святом: "Что можно сказать более безбожного, кощунственного, нечестивого, чем то, что твердит Иероним: девство наполняет небо, а брак землю. Значит, как будто бы патриархам и апостолам и супругам-христианам небо не будет даровано, а девственницам-весталкам у язычников без Христа все-таки будет?" В том же роде афоризмы его "Застольных речей": "Можно читать Иеронима ради его историй, потому что о вере истинной религии и учении веры нет ни одного слова в его писаниях".
Zockler в своей книге приводит еще ряд других, столь же грубо пристрастных суждений об Иерониме последователей воинствующего протестантизма. Нам нет надобности останавливаться на них, потому что улегшиеся со временем немецкие религиозные страсти опять позволили позднейшим исследователям Иеронима в Германии если не безусловно принимать его, то во всяком случае отдавать должное его трудам и пламенности его веры.
Что же касается Иеронима-художника, Иеронима-литератора, то еще до сих пор находятся люди, для которых также и с этой стороны его книги не потеряли интереса и прелести. Так, в наше время, Вернон-Ли (известная английская писательница) воспользовалась для своей новеллы о святом Евдемоне житием "Павла Пустынника", — и это достаточно указывает, настолько художественно верно были найдены Иеронимом некоторые черты и положения в его поэтической обработке церковной легенды. Мы не удивились бы равным образом и тому, если бы нам пришлось встретить чисто литературное использование жуткого в своем драматизме эпизода со львицей из "Жизни пленного монаха Малха" или даже заимствование всего сюжета этой маленькой, но прекрасной повести Иеронима.