Жили они в Самаре. Акилина была подержана злым духом. В доме ничего не было хорошего: ни хлеба, ничего. Сыну Дмитрию было 26 лет. Началась война. «Если вернусь с войны, — сказал он своей матери, — повезу тебя к старцу Василию». А она: «Первая пуля тебе в лоб». Вернулся Дмитрий, собрал ее и повез. Громадный, широкоплечий, в шинели. Привез, она села на скамейку и говорит: «Первая пуля тебе в лоб — за то, что ты меня сюда привез».
Сорок дней она жила у брата о. Василия. Каждый день ее приводили к старцу, и она под ручкой у него сидела, а он молился. Привели на сороковой день. О. Василий сидел в кресле, в чесанках. Посадили ее рядом, руку его положили ей на голову. Она выставила два пальца, стала пырять ноги старца и приговаривать: «Сорок ден — сорок веретен». Капа руку ее крестит и говорит:
— Ты что его трогаешь?
— Это не она, — сказал старец. И все услышали голос:
— У-у-ушел…
Сняли руку о. Василия с головы Акилины. Она как вскочит.
— Вот теперь я вас всех увидела. Простите меня. Чудесный и страшный, и любезный был день, когда она освободилась от врага. Она радовалась и говорила: радуйтесь со мной.
— Сына благодари, — сказал старец, — он тебя привез.
ЕКАТЕРИНА ШАРЫМОВА. ПРИСЛОНИХА
Золовка родила, грудница на нее напала. И течет, и течет. Поехали мы с ней к старцу. Он помолился, дал воды освященной — все прошло.
Раза два была еще у него. Ездили к нему, как в церкву. Молились дома часа два. Они всех принимали.
АНАСТАСИЯ КУДРЯШОВА. БОЛЬШОЙ УРЕНЬ
Сыну Николаю в 41-м было год. У него была младенческая, так мы называли ее, эту болезнь нервную: ребенок кричит и кричит. Возили к врачам в Языкове — они ничего не могли сделать. Пошли к старцу Василию. Он велел прижать младенца к своей груди и молился. Сын выздоровел.
АЛЕКСАНДРА МЯЗИНА. БЕЛОЗЕРЬЕ
В Большом Урене-Карлинском Ульяновской области Карсунского района жил блаженный отец Василий. К нему приезжали и приходили, и он все предвидел Духом Святым, и говорил, узнавая все.
В войну у нас не было известия от брата, и моя мама пошла к старцу. Он ей сказал: пока ты у меня, вам будет весть от него. И пока мама шла домой, почтальон принес от брата письмо. И так всем он узнавал и говорил истину. А сейчас, как помер он уже пятьдесят годов, мы наведуем, где он жил, и могилку.
Прошло так годов семь после его смерти, пришли мы на могилу к нему с сестрами. Я стала читать акафист (не помню, кому). И вот, на верхней поперечине креста появился Престол и там мы видели Господа и Матерь Божью; возле Престола сидело много людей мужского пола, а старец Василий посреди их, и там горели свечи. Я увидела первая и спросила сестер, видят ли они, и они сказали, что видят. Я продолжала читать. Вот это чудо мы видели своими глазами. Когда я закончила читать акафист, видение исчезло. Это все истина. Вот какой был старец Василий. Аминь.
РАХИЛЬ
Лушенька только понимала многострадального. Я как-то одна с ним осталась. Он что-то стал говорить, но я не могла понять. Когда Капа с Лушей пришли (они в бане были), я им рассказала. Луша подошла к о. Василию, спросила, что он говорил.
— Пить просил, — ответил старец.
Я расстроилась. О. Василий попросил спеть «Крестик». Луша с Капой говорят: мы устали. Старец сказал: «Поставьте самовар, а меня посадите». Я начала петь. У меня голос был неплохой, дискант. Мама говорила: «Если бы у меня был такой голос, я бы все время пела». Еще говорила: «Пойте Богу, но разумно». О. Василий, когда я приходила, всегда просил спеть «Крестик».