Блаженный Всея Руси

Долго мы сидели с Иваном с раскрытыми от удивления ртами. Да, чудно устроен мир!

– А как быть, если младший из сыновей вдруг проявит большие способности к управлению государством, чем старший? – вновь приступил Иван.

– Такого у них быть не может, – сразу же ответил Адашев, – для этого простая система есть. У них к управлению государством только наследника готовят, а остальные братья растут как цветы в поле, никто на них внимания не обращает. Только наследнику передают тайную науку как людьми управлять, как государство развивается, как мир устроен, какие тайные договоры имеются между государствами и многое другое. И приучают постепенно наследника к делам государственным, дают всякие поручения, и по мирским делам, и по ратным, заставляют наравне с вельможами в ихней думе, диван называется, заседать. Отец за наследником следит, где надо – объяснит, где надо – поправит. К правлению надо сызмальства готовиться, без знаний и опыта никому великим правителем стать не удастся.

Иван сидел насупившись, обиженно посапывая. Видно, примерил высказывания Адашева к себе и сделал неутешительные выводы. Я же думал о том, что как-то по-книжному все у Алексея получается, как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги, то есть о руке Божией, прости меня Господи за такое сравнение. Ведь если правитель умрет, не успев воспитать наследника, или наследник вдруг погибнет во цвете лет, то государство вместо предписанного благоденствия ждет смута и поруха. Возьмем наше семейство. Иван Молодой, как я теперь понял, воспитывался точно по этой системе, но умер раньше своего отца и деда нашего. И что было бы, если бы дед наш на других своих сыновей внимания не обращал? То-то и оно! С другой стороны посмотрим. Отец наш скончался, оставив нас в раннем сиротстве и небрежении. Что же теперь, крест на нас ставить? И на всех наших потомках? На такое и обидеться можно.

Но я на Адашева не обиделся. Я его быстро распознал: он был прямодушен. Говорил всегда то, что думает, открыто и без лукавства, когда спрашивали, отвечал честно, как есть, неприятное не замазывал и приятного не набавлял. Этому, наверное, он тоже у турок научился. Это его, как я теперь понимаю, и сгубило. У нас так нельзя, одно слово – Византия. Наши бояре только иностранцу, да и то по первому разу, могут показаться сонными и неповоротливыми. Любого вокруг пальца обведут, такой сетью оплетут, что не выбраться. Даже иезуиты, крапивное семя, знавал я нескольких, и те против них детьми стояли. Бояре наши этих иезуитов с кашей ели и косточки выплевали.

Адашев во все последующие разговоры обращался только к Ивану и недовольно косился на меня, когда я пристраивался на лавочке в углу. Иван это оставлял без внимания, но когда я, увлекшись рассказом, порывался задать вопрос, он грозно сдвигал брови и я забивался обратно в угол. Что ж, я понятливый, мне два раза повторять не надо, я – всего лишь младший брат, и место мое – в углу на лавке. Но все же был во всем этом и приятный момент: братца Владимира Иван ни разу не позвал. Вот так-то!

* * *

– Все местные семейства, невзирая на знатность и богатство, к управлению государственному не допускаются, – продолжил в другой раз свой рассказ о Туретчине Адашев, – чтобы родным своим не потворствовали и знатностью своей не кичились. А берут будущих управителей из рабов, с пастбищ и от плуга, и только христианской веры. Смотрят на лицо мальчика и на его телосложение и говорят: «Ты будешь ратником, а если покажешь себя достойным, то и воеводой!» – или – «Ты будешь чиновником, а если проявишь способности, то наместником или великим визирем, то есть правителем». И никогда не спрашивают: «А кто твой отец?» – или – «Чему ты обучен?» – или даже – «Разумеешь ли на нашем языке?» Воспитывают их в новой вере, дают им звания и награды по делам их, и служат они после этого честно и ревностно, почитая султана как отца родного и помня о мече, который постоянно висит над их головами, ибо султан волен казнить и миловать своих рабов, как ему угодно.

– Живут же люди! – воскликнул Иван.

– А что тебе, государь, мешает такой же порядок завести? – спросил Адашев.

– Силу боярскую не перебороть, а если бы и пересилил, где людишек взять? Турки, вишь, у нас берут, в Греции да Балканских странах, а мне что, турок брать? Так у меня своих татар хватает, вор на воре. Не германцев же, право, перебирать, – со вздохом сказал Иван.

– Сейчас германцы, пожалуй, мало на что годны, а лет через сто – сто пятьдесят как знать.

– Эка сказанул! – досадливо воскликнул Иван. – Сто лет! Мне сейчас надобно!

– И сейчас сделать можно, – откликнулся Адашев, – людишек наберем из дворян худородных, а чтобы силу боярскую сломить, надо свою силу поиметь. У тебя в войске сейчас воеводы боярские верховенствуют, а ты свое особое войско заведи, чтобы никому опричь тебя не подчинялось. Вот турок возьми, – сел на любимого конька Адашев, – у султана есть такое войско, янычарами называются. Их по дани крови с наших да балканских земель набирают.

– Как, мы султану дань платим?! – взвился Иван.