Блаженство по Августину

Нумант верит, будто в буквах сокрыто могущественное колдовство, каким под силу овладеть лишь грамотному человеку, коль он задастся такой сверхъестественной научной целью. Потому-то, ему представляется, люди доверяют священным книгам, а записанные пророчества непременно сбываются. Тогда как имя указывает на судьбу человека. Вот отчего он готов заплатить любую цену, чтобы узнать, чего же означает его имя и другие магические пророческие имена, какие с благословения богов люди дают всему живому и неживому.

Между тем Аврелий ничего выдающегося и драгоценного в своем имени не видел, если так называли очень многих до него и будут именовать после. Мало ли кого и как зовут?

Филология — наука скучная, как ее ни назови по-гречески или по-латыни. Бубни, тверди, и больше ничего. Наверное, какому-нибудь афинскому мальчику так же тоскливо запоминать наизусть латинскую «Энеиду», как римскому мальчику гундосить «Илиаду», если он с незапамятного младенчества не слыхал ни одного греческого слова…

— …Что Вергилий, что Гомер, единозначно горьки и слезоточивы в корнях научения, но плоды грамматического образования сладки и приятны, — издевательски наставляет Папирий тех, кого Фринонд сечет за недостаток усердия и прилежания.

Хотя обучение арифметике у наставника Папирия тоже не слаще выходит. Разве что география и геодесия интереснее?

— …И полезнее для жизни… — это в свой черед говорит Патрик.

Вместе с отцом они наметили, расчертили на песке по четырем сторонам света стратагемы их будущего путешествия. Сперва вниз на юг в Константину, затем в предгорья в Тамугади. По правую руку на закате останутся Гетульские озера, по левую, на восходе горные вершины. Им же нужно спуститься еще дальше, еще южнее в степи.

Как только наступит тепло, они отправятся в путь. Чем дальше на юг и ближе к горам, тем становится холоднее. А на южных вершинах весь год лежит снег, а под ним лед.

Вследствие чего Патрик распорядился, чтобы отныне Аврелий, потому как уже большой мальчик, и его раб Нумант, ставший без малого воспитанным горожанином, под нижней туникой всегдашним порядком опоясывали чресла набедренной повязкой.

— …Чтобы висячее мужество в горах печальным образом не отмерзло, — сказал отец.

Нумант с ними тоже поедет. Зато Скевия Романиана на юг не отпускают. Ему велено оставаться дома, ходить в церковь и заучивать на память по-гречески священную Септуагинту о легендах и мифах древних евреев. Их его заставляет изучать грек Месодем. И домашних отцовских розог достается Скевию ничуть не меньше, чем Аврелию в школе за «Илиаду» и древних греков.

Отец Скевия желает его видеть христианским пресвитером, тогда как отец Аврелия предопределил сыну и наследнику карьеру судебного оратора и магистрата. Об этом Аврелию с негодующими ругательствами рассказал бешено ему завидующий Скевий.

Они чуть было не подрались, но мигом помирились. И оба сошлись в едином мнении на отцовскую власть-авторитет. На нее не обижаются, если отцы могут еще все передумать и перерешить по-новому. Среди прочего, Аврелий научится риторике, ораторскому искусству, много чему другому и переубедит доминуса Вагу. Тем временем Скевий изучит досконально святое христианское Писание и уговорит красноречиво и благочестиво доминуса Патрика. Особенно, когда б ему действовать апостолически и экклесиально, — припомнил Аврелий еще два ученых греческих слова, — то Скевий сможет снискать уважение у Моники…

Как ни подходи, без словесности в этой жизни никак не обойдешься. Определенно, их отцы во многом правы, если они старше и умнее…

Право слово, Патрик Августин никого не посвящал в то, что он давным-давно задумал и предуготовил для своего сына Аврелия. Здесь Вага Романиан, его старший партнер по деловым начинаниям в южных степях, являлся определенным исключением из общего ряда. Но и ему Патрик всего не сообщал суеверно. То же самое и другим — как бы не навели порчи из врожденной человеческой зависти и природного недоброжелательства.

В благоприятные гадания гаруспиков и гороскопы математиков ему тоже слабо верилось. Так как о них известно многим, а боги нечеловечески завистливы ничуть не меньше людей, беспрестанно желающих ближним своим и дальним одного лишь зла. Потому будущее сына следовало бы поберечь от сглаза и будто бы благих пожеланий, то и дело оборачивающимися от противного дурными предзнаменованиями.

Поэтому, в противоположность обычаю, сына Аврелия он отдал в учение неполных шести лет от роду. При том имея в виду приостановить его учебу, когда мальчик достаточно повзрослеет и кое-чему научится.

Грамотность — это одно, а жизнеустройство, личное и гражданское, суть и есть нечто другое в разноплановых риторических контроверсиях, какие подбрасывают человеку зложелательные боги, злопакостная слепая Фортуна и сквернодействующие от природы слишком зоркие людишки.