Бледная графиня

— Сколько времени? Пожалуй, от того места, где они говорили, до того места, где раздался крик, по времени не меньше тысячи шагов, — ответил пастух, поняв смысл вопроса следователя. — Я не обратил особенного внимания. Кто бы мог подумать, что случится такая беда.

— Вы не проходили мимо обрыва?

— Боже упаси, я пошел кустами.

— Можете ли вы подтвердить свои слова под присягой, Гильдебранд?

— Под присягой? Отчего же нет? Все, что я вам сейчас рассказал, — истинная правда.

— Господин Ленц, прочтите свидетелю его показания, и пусть он распишется.

Показания были зачитаны, однако подписать их Гильдебранд не мог, так как, по его словам, разучился писать буквы, а скорее всего, никогда и не умел. Пришлось ограничиться тремя крестами.

Бруно и Ленц письменно засвидетельствовали его знаки и сказали пастуху, что он свободен. Гильдебранд подал Бруно и секретарю жесткую, темную ладонь и ушел.

Показания этого свидетеля были чрезвычайно важными. Они, если можно так выразиться, послужили основанием для дальнейшего следствия. Неожиданное свидетельство дало делу совершенно новый поворот. Против лесничего Губерта появилась очень веская улика, и Бруно уже не мог так определенно думать о его невиновности.

Прежде всего он решил еще раз допросить Губерта и вскоре после ухода Гильдебранда поручил Ленцу опять привести к нему лесничего.

Губерт был дома. Сначала он отказался идти наверх, но Ленц сумел уговорить его, так что он в конце концов хоть и неохотно, но все-таки поднялся в приемную следователя.

Старый и опытный секретарь Ленц был теперь убежден в виновности Губерта и потому при повторном допросе записывал очень подробно, стараясь не упустить ни слова из речей подозреваемого.

— Хорошо ли вы помните те показания, которые дали вчера? — спросил Бруно лесничего.

— Конечно, — сказал Губерт. — Я от своих слов никогда не отказываюсь.

— Следовательно, вы настаиваете на вчерашних показаниях?

Страшен был в эту минуту вид Губерта: мертвенно-бледное лицо его представляло резкий контраст с рыжей бородой, запавшие глаза горели лихорадочным блеском, и взгляд их, обращенный на Бруно, был пугающе мрачен.

— Да, настаиваю. С чего бы мне отказываться от собственных слов?

— Подумайте еще раз: соответствовало ли действительности все то, что вы говорили вчера? — увещевал его Бруно.

— Тут и думать нечего, все было так, как я сказал.

— А помните ли вы слова молодой графини: «Я не хочу, чтобы вы меня провожали, я пойду одна»? — сказал Бруно, повышая голос и пристально глядя на лесничего.

Слова эти произвели на Губерта странное впечатление. Он уставился на Бруно, как бы не веря своим ушам.

— А эти слова вам знакомы? «Я хотел только рассказать вам, что привело меня сюда», — продолжал Бруно. — И что же вам ответили? «Я не хочу ничего более слышать, ступайте домой».

— Кто вам об этом рассказал? — спросил лесничий глухим голосом.

— «Тогда произойдет несчастье» — вот ваши последние слова.

— Вы даже это знаете? — спросил Губерт как бы в оцепенении.

— Что вы ими хотели сказать? — продолжал Бруно. — Что они означали?

При этом вопросе к Губерту вернулось его прежнее мрачное настроение.

— Что означали? — переспросил он. — То и означали, что случилось несчастье. Но я вовсе не имел в виду несчастье у обрыва.

— Почему же вы скрылись с того места, где были найдены вещи молодой графини?

— Чтобы лишить себя жизни.

— Вы хотели покончить с собой? — удивленно спросил Бруно. — Почему?

— Потому что не хотел больше жить, после того как молодая графиня умерла.

— Разве смерть молодой графини могла послужить для вас поводом к тому, чтобы лишить себя жизни?

— Могла, не могла — кому какое дело? — грубо ответил Губерт.

— Или вы боялись, быть может, что на вас падет подозрение, и, чтобы избавиться сразу от всех неприятностей, решили покончить с собой?

— Подозрение? На меня? — удивленно спросил Губерт, словно бы озаренный внезапной догадкой. Теперь он понял, с какой целью задавал ему вопросы следователь и что при этом имел в виду.

— Согласитесь сами, — продолжал тем временем Бруно, — что довольно странно слышать от вас о желании лишить себя жизни. Какие причины могли побудить вас к этому? Вы вполне обеспечены, имеете хорошее место, не знаете нужды, здоровы — чего еще может желать человек для нормальной жизни?

— Да уж. Сыт-то я бывал всегда, что правда, то правда, — отвечал Губерт, — но этого ведь недостаточно. У человека кроме желудка есть еще сердце и голова. Не у одних вас, и у меня тоже. В этом мы похожи. А коли есть голова и сердце, есть и мысли, и тоже не у одних вас, но и у меня. А теперь у нас обоих ничего не осталось в жизни, — добавил Губерт, и в голосе его зазвучала острая боль. — Теперь все кончено. Она умерла.

Бруно вопросительно взглянул на лесничего: тот, судя по всему, был сам не свой, путался в мыслях и словах, — в общем, выглядел просто помешанным. И асессор счел за благо отпустить его.

— Странный человек, — пробормотал Бруно, когда Губерт ушел. — И как сильно переменился, прямо-таки невозможно узнать. Теперь, пожалуй, не остается сомнений, что он и есть преступник.

VII. ПРИЗРАК СТАРОГО ВИТА