Бледная поганка

— Да никогда он не был другим, — расхаживал по номеру Кир. — Избалованный матерью и женским вниманием, ну что он сделал сам? Школу закончил? — Он взял из вазы яблоко, потёр его о штанину и смачно, с хрустом откусил. — Так, его мать директор школы, — сказал он, жуя, — и он все одиннадцать лет просидел при ней. В институт поступил? Так, отец сделал ему целевое от своей энергетической компании. Кое-как доучился? И что? — он снова откусил яблоко и бросил откусанное обратно в вазу с фруктами. — Сам он чего-то добился? Нет, снова отец подсуетился, чтобы сынок получил хорошее место. И поверь, твой Сомов будет сидеть на жопе ровно до пенсии, потому что государственное финансирование, зарплата, льготы, проезд. Это характер, Юна. Ты никак не могла его испортить.

— Могла, Кирилл! — замазав тональным кремом засос, я бросила тюбик в сумку. — Он был добрее, заботливее, счастливее. Играл в баскетбол. Любил животных. Хотел детей. Но…

— Что? Ты не позволила ему завести котёнка? Отобрала мячик? Не смогла родить?

— Это было моё условие. Плодить себе подобных, — я покачала головой. — Не хочу своим детям ни своей некрасивой внешности, ни своей некрасивой судьбы. Ни за что.

— Ну и дура, — выдохнул Кир. — Или твой муж — дурак. Мог бы настоять.

— Это ты мог бы настоять, — усмехнулась я. — Но я не с тобой. Я с ним, — отвернулась я.

— Нет, ты со мной, — схватил он меня за руку и с силой развернул. — Могла бы быть со мной. И мне до чёртиков всё это надоело. Нет, не так, — он встал на колени и обнял меня за ноги. — Останься со мной. Я… в общем, да. Да, чёрт побери!

22

Я назначила встречу в кафе через час, а спустилась через два, но Тварь всё ещё была там.

Уже не такая высокомерная, наглая и откровенно оборзевшая, как месяц назад. Тихая, я бы сказала, робкая, как овечка.

— Отдай мне, пожалуйста, записи, — попросила она.

— М-м-м… даже пожалуйста, — хмыкнула я.

— Клянусь, я не подойду больше к Сомову на пушечный выстрел и никогда не буду с ним встречаться, — смотрела она умоляюще.

— А я обещаю, что не буду использовать эти записи.

Она сглотнула.

— Мне будет спокойнее, если они будут у меня.

— А мне — если останутся у меня.

— Юнона, прости. Я погорячилась. Вела себя отвратительно. Была не права.

— Нет, это сейчас ты ведёшь себя отвратительно. Пресмыкаешься, умоляешь. А тогда ты была уверена, что раздавишь меня как блоху. Что Андрей разведётся, стоит тебе лишь пальцами щёлкнуть. Но, как и все до тебя, ты недооценила: меня, его, наши отношения. А жалобно верещать начала, только когда тебе прижали хвост.

К слову, прижать Тварь было проще просто.

В спальне стоят камеры, в телефоне у Сомова программа, что позволяет отслеживать не только его звонки, но даже передвижения, а Тварь поёбывал мужик, который не давал ей карт-бланш на несанкционированные потрахушки. Состоятельный мужик, влиятельный. Женатый. Что в моём случае только плюс — круговая порука: Тварь боится, что про её потрахушки с Сомовым узнает её богатый мужик, мужик боится, что про его потрахушки узнает жена, жена…

В эту цепь можно добавлять бесконечное количество звеньев и закручивать любым узлом.

Для девчонки, что с детства на «ты» с информатикой, имеющей два высших образования по смежным специальностям: информационная безопасность, цифровые системы и технологии, это как два пальца об асфальт.

Веди себя Тварь с меньшей наглостью, возможно, я на этом и остановилась: мужик бы выписал ей пиздюлей и избавился; Сомов узнал, что она держит его за дурака и тоже слился. Но она вела себя как последняя тварь, и я пошла дальше.

Оказалось, тётя работает оценщиком страховой компании и подторговывает инсайдерской информацией. А это тянуло побольше, чем на пиздюли. Это тянуло на увольнение, а то и на срок.

Кусочек записи, где она передаёт какому-то чуваку конверт, я ей между делом и отправила.

И теперь она пыталась торговаться.

— Другие бабы у моего мужа были, есть и будут. Ты не первая и не последняя. И тех, кто по незнанию принимает меня за его прислугу, убогую сестрёнку или бедную родственницу, я прощаю без труда. Но ты… Ты, сука, решила, что такая замухрышка тебе не ровня, поэтому решила меня унизить. А теперь скулишь, потому что больно обломала зубки, а не потому, что сожалеешь.

Ей нечего было сказать. Она тряслась за свою побитую молью шкурку и больше ничего.

Ну, почему? Господи, почему люди такие мерзкие?! Почему понимают только силу? Почему обязательно нужно макать их в собственное дерьмо?

— Скажи, если бы я тебя тогда попросила: пожалуйста, оставь моего мужа. Он всё, что у меня есть. Я люблю его. Я без него не смогу. Что бы ты мне ответила? — смотрела я на её красивое лицо.

— Да пошла ты, — горько усмехнулась она. — Я бы ответила тебе: да пошла ты.

Я кивнула: что и следовало доказать.

— Юнона, — окликнула она меня, когда я встала. — Чем ты его держишь? Почему он столько лет с тобой?

И хотела бы я сказать: потому что хорошо трахаю. Но нет.

И мы столько лет вместе даже не из-за квартиры, Кир прав. Боюсь, нам это просто нравится.

— Я его не держу, — ответила я. — Это его выбор.

И отчасти это тоже была правда.

Но лишь отчасти.