Бледная звезда при дворе Валуа (СИ)

К счастью, Рене остановилась не в Лувре, а в отеле герцога Немурского, что спасло ей жизнь. Точно известно, что в ночь с 23 на 24 августа (канун праздника Святого Варфоломея) 1572 года, когда католики устроили бойню прибывших на свадьбу гугенотов, апартаменты вдовы охраняли гвардейцы её второго зятя. Так как Жака Савойского не было в Париже, о матери позаботилась Анна д’Эсте. Последняя не осмелилась помешать Рене укрыть под крышей дома своего зятя столько гугенотов, сколько та смогла. Хотя, согласно документам, именно герцогиня Немурская была вдохновительницей Варфоломеевской ночи, а головорезы её сына, Генриха де Гиза, ворвались в дом пятидесятипятилетнего адмирала Колиньи и зверски убили его. Екатерина Медичи потребовала, чтобы Рене выдала спасённых гугенотов и отреклась от протестантизма. Тем не менее, дочь Людовика ХII проигнорировала её приказ. Только спустя девять дней ей разрешили под охраной феррарского посла вернуться в Монтаржи, но запретили проводить там протестантские службы под угрозой выселения из замка. Она посещала мессу и заявляла, что является скромной и послушной дочерью папы римского, но постоянно и без колебаний помогала всем, кто приходил к ней, «на свой страх и риск», до самой смерти.

Сохранилось письмо Анны д’Эсте своей матери, датированное 11 сентября 1572 года. Кто бы заподозрил его автора в соучастии в кровавой резне гугенотов, совершённой так недавно?

– Мадам, не имея никаких известий о Вас с момента Вашего прибытия в Монтаржи, я решила послать Вам этого лакея, через которого я очень смиренно умоляю Вас написать мне о себе и о Вашем положении, а также, слышали ли Вы что-нибудь о месье, моём муже; потому что с того момента, как мне дали понять, что он отправится сюда, у меня не было определённой информации о том, продолжит ли он своё путешествие или… отложил его, услышав о том, что произошло… Здесь, кажется, всё очень мирно, и ни одно убийство не совершено, ни один оскорбительный акт, о котором я слышала, не продолжался в отношении кого-либо… Я пришлю Вам постановление, как только оно будет напечатано, как не премину поступить со всеми другими указами и ордонансами, которые будут изданы впоследствии… Мадам, что касается моего здоровья, мне кажется, что за прошедшие три ночи я отдохнула лучше, чем привыкла, что принесло мне много изменений и надежду очень скоро увидеть себя в здравии и процветании, чтобы оказать Вам скромную и очень нежную услугу, которой я Вам обязана…

Нет никаких сомнений в том, что убийство адмирала было санкционировано Анной д'Эсте, и, следует признать, что есть что-то пугающее в спокойствии вышеупомянутого послания, в лёгкости, с которой герцогиня переходит от кровавых политических событий к личным делам.

Эдикт, о котором она благосклонно отзывается, был следствием противоречивой политики двора, который после Варфоломеевской резни был крайне озадачен тем, как объяснить или оправдать свои варварские действия в глазах христианской Европы. В нём события Варфоломеевской ночи трактовались как инцидент личной вражды между домами Шатийонов и Гизов. Однако никто не верил этому объяснению, и тогда Карл Х решил издать новую декларацию, где говорилось: гугеноты измышляли напасть на короля, но их планы были раскрыты и предупреждены. О чём также написала матери Анна д’Эсте:

– Мне жаль говорить Вам одну вещь, которая вас опечалит... но король издаст указ, потому что он хочет, чтобы все в его королевстве ходили на мессу.

И как не увидеть руку карательного Провидения в трагической смерти герцога Генриха де Гиза, и его брата-кардинала, убитых в замке Блуа в 1588 году по приказу Генриха III, последнего короля из династии Валуа? Случилось так, что Анна д'Эсте, когда её привезли пленницей в Блуа после убийства её сыновей, увидела в нише ворот конную статую своего деда, Людовика ХII, и в трогательных выражениях обратилась к памяти Рене:

– О, мама! когда Ваш отец строил эти стены, Вы не ожидали, что мои дети будут изрублены там на куски!

Именно она подстрекала Жака Клемана к убийству Генриха III в 1589 году. Поэтому неудивительно, что в последние годы жизни Анна, пережившая двух мужей и трёх сыновей, страдала расстройством психики.

Письмо Рене к герцогине Немурской, написанное в Монтаржи 12 марта 1573 года интересно тем, что там есть упоминание о второй её дочери Лукреции, герцогине Урбинской: