Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Мы разошлись по своим комнатам, решив, что мать с отцом наконец успокоились, но пару минут спустя дверь спальни распахнулась, громко ударив о стену. Мама побежала к выходу, отец за ней. Стоя посреди двора в ночной сорочке и шлепанцах, она стала кричать что есть силы. Я вышел на крыльцо и увидел, как отец левой рукой бьет ее по лицу. Она в третий раз упала на землю.

Но это ее не остановило. Мама поднялась, побежала к соседям и скрылась в их темном доме. Отец ворвался в прихожую следом за ней. Через несколько мгновений она выскочила через заднюю дверь и снова появилась у крыльца. Отец гнался за ней. В доме опять включился свет, муж с женой вышли на улицу. Другие соседи выглядывали тоже. Отец схватил маму за руку и затащил домой.

Она продолжала всхлипывать, но никаких криков или побоев в ту ночь больше не было. Наконец-то я смог заснуть.

На следующее утро отец усадил нас с Лонни за кухонным столом, пока мама еще лежала в кровати.

— Вашей матери нельзя жить с нормальными людьми, — усталым голосом сказал он. — Все винят меня в том, что я ее бью, но она напрашивается сама. Больше ничего не помогает.

Когда на следующую ночь я подслушивал у них под дверью, то услыхал, как отец говорит:

— Начальник сказал мне разобраться со своей семьей, или меня переведут на другую станцию. Если и там ситуация не наладится, мне придется уволиться из ЭПНГ.

Сколько еще он позволит маме оставаться с нами?

Вскоре после перехода в третий класс я стал думать, что мои одноклассники правы — я действительно глупый. Во втором классе уже было очень тяжело: я едва продирался сквозь страницы учебника и плохо видел доску, хоть и сидел в первом ряду.

Но третий класс превратился в настоящий кошмар. Там надо было читать вслух, а я постоянно пропускал то слово, то строчку, и текст терял всякий смысл. Когда я останавливался и начинал снова, дети смеялись надо мной. Что бы я ни делал, слова никак не хотели выстраиваться по порядку — они разбегались по странице, как круги от камешка на воде. Я не мог правильно написать ни одной печатной буквы. С прописью было еще хуже — она превращалась у меня в сплошную мешанину.

Новая учительница, миссис Хименес, говорила, что я умный мальчик, просто мне надо немного помочь. Но я ей не верил. Дома отец проверял меня, заставляя читать статьи в газете. Он обзывал меня тупицей и тряс за плечи, пока я кое-как разбирал слова. Когда я запинался, он махал рукой у меня перед лицом и возмущался:

— Да что тут такого?

В конце сентября они с мамой разбудили нас среди ночи, учинив в спальне очередную драку. Мама плакала и стонала, отец ругался и проклинал ее. Но вдруг их голоса затихли. Маму я не слышал вообще. Наступила такая тишина, что мне стало страшно. Неужели отец задушил ее подушкой?

На следующее утро я с облегчением увидел маму на кухне — она варила кофе. Когда отец зашел налить себе стакан апельсинового сока, они не сказали друг другу ни слова. Папа съел свой завтрак, выпил сок и кофе и уехал на завод, отрабатывать смену за кого-то, кто ушел в отпуск.

Следующие несколько дней они вели себя до странности спокойно. Отец не обращал внимания на то, что я делал или говорил. Лонни, старшая, знала о проблемах родителей больше нас всех, но и она ничем не могла объяснить их молчание.

— Что-то тут не то, — только и отвечала она.

В субботу утром мы с Лонни и Сэмом сидели в пижамах за кухонным столом и ели кукурузные хлопья. По телевизору показывали мультики. Тут на кухню вошел отец.

— Сейчас будет семейное собрание.

Он велел нам пересесть на диван, а они с мамой уселись напротив.

— Я увольняюсь из ЭПНГ, — сказал отец. — Вашей маме лучше жить в городе, с другими соседями, а я хочу больше зарабатывать и учиться в колледже по вечерам.

Отец отставил кружку с кофе и улыбнулся маме, а она улыбнулась в ответ. Впервые за много лет они так держались друг с другом. Я подумал, что пока, судя по всему, избавляться от мамы он не собирается.

— Мы переезжаем в Альбукерке, — продолжал отец. — Я буду работать в большой страховой компании, продавать страховки. Компания находится в Небраске, называется «Вудман-страхование». Сегодня я подаю заявление об увольнении из ЭПНГ.

Но он же всегда говорил, что из ЭПНГ не уходят — если только на пенсию или на кладбище. И мне совсем не хотелось переезжать. Мне нравилась миссис Хименес и старшие мальчики в поселке. Я не хотел оказаться где-то новичком.

Когда отец в тот вечер вернулся домой, все было по-старому, даже обычный ужин из бамии, ростбифа и ледяного чая, так что, может, он и не подал никакого заявления.

Ночью я долго подслушивал у родителей под дверью.

— А что насчет парня, который сбросил с турбины тебе на голову кирпич? — спрашивала мама. — Ты его поймал?

— Нет. Наверняка один из тех ублюдков, которых я как-то поучил дисциплине. Черт, да с ними же нельзя по-другому!

— Все-таки хорошо, что мы уезжаем.