Бледные розы

Вероятно, ей захочется кое-что изменить, предположил он и порадовался своей сдержанности в подборе обстановки. Нетрудно было предугадать восторг невинного ребенка в момент пробуждения. И, конечно, следовало позаботиться о регулярном чередовании дня и ночи-для растущего организма это немаловажно. Так приятно сознавать, что солнце покидает небосвод в урочный час, чтобы завтра явиться в положенное время, заливая землю световым великолепием. Тут ему вспомнилась еще одна существенная деталь. Поворот Кольца Власти на левой руке расцветил черный бархат ночи сверканием звезд, звездочек и лун. Вертер вновь трепетно склонился над юным телом, перенес гостью в постель и заботливо укрыл серебристой простыней до самого подбородка. Такого еще детского и непорочного. В приливе нежности он целомудренно коснулся губами ее лба и потихоньку удалился. За дверью, сотворенной из листвы бесенной лиственницы, Вертер задержался, перебирая вновь чувства, переполнявшие душу. Лицо, столь долго выражавшее лишь тоску и уныние, осветилось улыбкой.

- Пожалуй, я уверую в Довольство,-пробормотал он, возвращаясь в свои комнаты.

Прошел месяц. Все свое время до последней минуты посвящал Вертер юной воспитаннице. Он побуждал родственную душу к радости, вере в идеалы, любви к Природе. Куда подевались ледяные бури в голых скалах, унылые пустыни и дремучие леса. Теперь на их месте простирались уютные ландшафты: зеленые холмы с ручьями, бегущими по склонам, солнечные лужайки, тенистые рощи, шумящие листвой тополей, рододендронов, секвой, ракит, банья-нов и добрых старых дубов. Когда неразлучная пара устраивала пикник, волоокие коровы и игривые гориллы подходили, чтобы взять угощение с ладони Кэтрин-Благодарности. Днем всегда было солнечно. Облака в неизменно голубом небе плыли комочками пуха и таяли на глазах.

Вертер раздобыл настоящие книги, и его подруга могла развлекаться чтением. Известнейшие классики составляли собрание- Тургидити, Уто, Дзакка, Пэтт Ридж и Пает Синк. Иной раз он позволял себе роскошь отказаться от звуковых автоматов и просил ее почитать вслух. Как-то Кэтрин увидела изображение древней машинки для переноса букв на бумагу и пришла в восторг. Он немедленно сотворил пишущую машинку-экипаж. В этом аэромо-биле они путешествовали по земле, разглядывая курьезные сцены, воссозданные Вертеровыми друзьями.

И вот однажды новая подруга вдруг сказала:

- Вы бесконечно добры ко мне, Вертер. Меня ужасает прежнее подземное житье и сознание того, какая участь ожидала бы меня без вашего участия. Я люблю вас все больше и больше.

- Я тоже. Люблю...-У Вертера закружилась голова, и лишь на мгновение стало совестно, что он так легко готов позабыть Госпожу Кристию. Своей прежней Владычицы Вертер не видел с момента появления Кэтрин. Вероятно, оскорбленное самолюбие заставляло Кристию не показываться на глаза, но Вертер не опасался ее мести.

Они полетели осматривать популярную композицию Джерека Карнелиана "Лондон-1896". Вертер мужественно скрывал огорчение от неуемной восторженности Кэтрин при виде творения из белого мрамора, золота и ослепительного черного хрусталя. Его собственное произведение "Забытая могила", отмеченное куда большим изяществом и казавшееся Вертеру вещью тонкого вкуса, его подругу так не восхищало.

Возле последней выдумки Герцога Квинского "Леди и лебедь- много пар" они не стали задерживаться-Вертер не хотел оскорблять фривольным зрелищем непорочность Кэтрин. Зато воздали должное сочинению Лорда Джеггеда Канарского "Война и мир в двух измерениях", которое Вертер нашел суховатым для юной головки, в целом одобрив композицию. А Кэтрин заинтересовали живые силуэты, она их даже трогала, приняв за вполне реальные. По милости Лорда Джеггеда, фигуры были плоскими и, поворачиваясь боком, попросту исчезали.

Лорда Монгрова, близкого с Вертером до их спора о способе самоубийства аборигенов Урана, принятом во времена Великого Натриевого Кракомана, и последовавшей за этим ссоры, они повстречали в одном из таких путешествий. Кэтрин предстояло увидеть "Миллион разгневанных крапивников"-произведение Епископа Тауэра, решившего попробовать себя в недавно возрожденном искусстве Художественного Шума.

Монгров, пренебрегая передвижением по воздуху, влачился на спине гигантской улитки. Массивная львиная голова нависала над грязно-зеленой хламидой-обычным одеянием Лорда.

Еще до встречи с ним пассажиры "пишущей машинки" увидели широкий блестящий след на лазурных скалах заброшенной сцены Эдгаросердного По (он считал достойным творением лишь нечто лакомое и способное вдохновить на доблестный труд органы пищеварения). Потом Кэтрин заметила и оставлявшую за собой клейкую полосу улитку, а рассмотрев покачивающегося на спине всадника, воскликнула:

- В нем не меньше десяти футов росту. Взгляни! В этом не было нужды-Вертер уже узнал прежнего приятеля и направил аэромобиль к земле.

- Монгров! Дружище!-радостно кричал он.