Бледный гость

– Он… мм… философ?

Я чуть было не ляпнул «влюблен», но вовремя прикусил язык. В конце концов, я даже не знал, о каком именно сыне идет речь.

– Нет, но стал бы актером, если бы не был рожден аристократом.

Таков был ответ. Я посмотрел в сторону в поисках упитанной фигуры Кутберта. Так и есть. Болтает и смеется среди моих друзей. Что ж, подозрения оправдались.

– Вы знакомы с пьесой, милорд? – спросил я первое, что пришло в голову, лишь бы сменить тему разговора.

– Достаточно для того, чтобы посчитать ее достойным украшением свадьбы моего старшего сына, мастер Ревилл.

С этими словами и легким кивком лорд Элкомб отвел от меня свой пронизывающий, холодный взгляд и отошел к кому-то другому. Я был несказанно рад увидеть спину Элкомба. Наш диалог и так уже стал привлекать внимание. С другой стороны, я даже гордился, что он состоялся в такой манере. Разумеется, за это я поплатился во время обеда: меня засыпали вопросами и шутками по поводу того, что я теперь на короткой ноге с аристократами. Но это так, вполне безобидно. К тому же кто, если не слуги лорд-камергера, были аристократами на сцене? Поэтому нас сюда и пригласили.

Кстати, имя исполнителя роли Деметрия вскоре стало известно. Я уже и сам догадался, что Кутберт не случайно оказался на нашей репетиции. Так и вышло. Вскоре он был представлен мне как новый – пусть и временный – член труппы. И поскольку нам предстояло сыграть с ним в нескольких сценах, он был определен в опытные руки дядюшки Николаса.

Если подумать, я ничего не имею против того, чтобы аристократы рядились в сценические костюмы и читали роли до тех пор, пока они не начинают наступать нам на пятки и не нарушают наших законов. Ко всему прочему, даже будь у нас желание, мы бы не смогли отвергнуть Кутберта. Это означало бы воспротивиться решению, принятому, и не нами, еще до нашего отъезда из Лондона. Впрочем, Кутберт оказался отличным малым. Несмотря на благородную кровь и отсутствие надобности зарабатывать на жизнь (тем более ремеслом актера), он вел себя скромно и внимательно слушал все, что ему говорили. Просто ученик-мечта. Похоже, он твердо верил, что актеры – это самые загадочные существа, что их шутки самые остроумные, разум – самый возвышенный и ветры они пускают гораздо более ароматные, чем кто бы то ни было на этом свете.

Короче говоря, я решил, что мы сработаемся. Только вот, интересовался я, будут ли ему платить за это шиллинг з день. Или он заплатит всем нам за возможность выступать на одной сцене?

Репетиция с утра пораньше пробуждает отменный аппетит. Обед, как и вчерашний ужин, был обильным, дабы утолить голод всех и каждого, за исключением Кутберта, который удалился в более подходящие для его особы покои. Мы же накинулись на голубиный пирог и баранину. Освальд даже не появлялся – тот надменный дворецкий, который так «приветливо» встретил нас вчера. Вероятно, он всячески избегал общества горластых лицедеев. Наше счастье, что хотя бы его хозяин проявил больше дружелюбия и благосклонности.

Несмотря на то что репетировали мы в зале, само представление должно было проходить под открытым небом. Ричард Поуп велел нам собраться у южного крыла дома к трем часам дня, поскольку необходимо было осмотреть отведенное для игры пространство, так сказать, наши временные владения. Газон там должен был стать сценой, деревья и прочая растительность – декорациями, вечернее небо – крышей. Нам предстояло отметить все, что могло бы стать нам подспорьем: тропинки, живые изгороди, даже неровности почвы.

Еще оставалось время, и я, вспомнив о своем полушутливом обещании Робину, решил навестить лесного дикаря.

Приветливо светило солнце, полуденное благоденствие расстилалось вокруг. Если бы такая погода стояла круглый год, можно было бы считать, что жизнь удалась.

В лесу царила глубокая тишина. Я остановился. Но на этот раз не почувствовал никакой тревоги.

– Мастер Ревилл.

– Робин.

Он возник передо мной, спрыгнув откуда-то с дерева. Правда, вынужден заметить, что мое обоняние отреагировало на него быстрее зрения.

– Вижу, вы все-таки пришли.

Я кивнул:

– Я надеялся, что ты покажешь мне свое королевство, как обещал.

Робин снова весь как-то сжался и ссутулился, на тот же манер, что и вчера, и выставил руку, будто прикрываясь. Что-то лебезящее было в его поведении, что-то от собаки, которая припадает перед хозяином к земле, когда тот заносит над нею палку. В дневном свете я разглядел, что лохмотья, прикрывавшие его тело, были не цельными шкурами животных, а кусками меха и кожи, кое-как сшитыми друг с другом. Обнаженные руки и ноги были обветренными и грязными. Из бороды торчали листья, а в волосы попало перо сойки. Хотя, возможно, Робин сам воткнул его в свою шевелюру. Для красоты.