Бледный всадник, Черный Валет

Священник задыхался от чрезмерных усилий и ощущал во рту кислый привкус страха. Тащить труп игрока через болота оказалось удовольствием ниже среднего. Особенно вдвоем с ведьмой, которая по такому случаю преобразилась в дебелую корову ростом под метр девяносто с мощным крупом, обтянутым неизносимой юбкой «левис», и двумя спелыми арбузами под кофточкой. Не то чтобы священник был взволнован, однако предпочел бы нечто более знакомое, по крайней мере внешне.

Сначала ему навязали эту авантюру, втоптав его в грязь и напугав до смерти; потом он понял, что и сам уже не может и не хочет отказываться. Сопротивляться наваждению? Преодолевать искушение? С какой стати? Бояться, ненавидеть и продолжать терпеть – вот было худшее из искушений!

Он не находил себе убежища и в церкви – с тех самых пор, как «рот» начал медленно пожирать иконы. Священник превращался в неврастеника. Он шарахался от собственной тени. За ночь ему многократно снилось чавканье, жуткий хруст дерева в темноте или, наоборот, мертвая тишина и пятна коросты на золотом фоне…

Теперь священник не чувствовал себя ни героем, ни спасителем той части населения Ина, которая, по его мнению, нуждалась в спасении. Он даже не определился, а угодно ли Господу то, что он делает. Просто прежняя жизнь стала невыносимой, и еще неизвестно, как Пастырь отнесется к наглой выходке попа, забывшего о смирении.

…Они выступили в четыре часа утра и с рассветом были уже за пределами города. Труп Валета снова усадили в инвалидное кресло и кое-как дотолкали его до заболоченной низины. Дальше начались трудности. Колеса увязали в топкой почве и сплетениях длинной травы. Кресло пришлось спрятать в кустарнике и соорудить носилки из двух длинных палок и куска брезента. Спустя еще час священник ощущал себя последней развалиной – и это при том, что на плечи «старушки» ложилось три четверти груза.

А места вокруг были – гнилее не придумаешь. Брести приходилось по колено в воде. Влага подбиралась к гениталиям священника. Те хоть и атрофировались от многолетнего бездействия, но на холод еще реагировали… Над двумя теплокровными созданиями тучами роились насекомые. Комары прилипали к лицу и ладоням. Трупу было хорошо – он остыл, и его никто не трогал.

Когда совсем рассвело, священник старался не смотреть на то, что осталось от лица игрока. Оно было будто слеплено из углей и почерневших костей. Волосы сгорели. В полупустых глазницах с ночи скопилась дождевая вода. Уши превратились в рваные тряпочки. А еще этот мертвый парень все время улыбался – по той элементарной причине, что у него не было губ. В общем, священник был даже доволен тем, что не позавтракал.

Вскоре их накрыл густой туман. Попу стало ясно, что без помощи ведьмы он вряд ли сумеет выбраться отсюда. Западными болотами в Ине пугали детишек поглупее. Те, что поумнее, боялись сами. Впрочем, это касалось не только детишек…

Раньше священник полагал, что в городе не нашлось бы ни одного идиота, который добровольно приблизился бы к гиблой трясине на сотню метров. Ну а теперь выяснилось, что таких идиотов было целых двое. Священник очутился здесь впервые и никогда не читал «Собаку Баскервилей». Значит, его страх был настоящим и инспирирован чем-то большим, чем просто фантазия. И ко всему – черный урод перед глазами…

Когда священнику начало казаться, что у него вот-вот отвалятся руки, он остановился и выругался:

– Хренов игрок! Мы могли бы найти клиента полегче. И покрасивее.

Ведьма повернула к нему пышущее здоровьем и абсолютно незнакомое лицо. Оно было лунообразным и отмеченным печатью первозданной глупости. А голос у Полины стал громким, как Иерихонская труба.

– Не скули! Этот лучше всех. Он уделал Штырька и восьмерых людей Начальника. Сечешь фишку?

Носилки медленно погружались в жижу, пока священник разминал покрасневшие и распухшие от комариных укусов пальцы.

– Долго еще?

– Ну, мужик, ты меня убиваешь! Мы еще и трети не прошли.

– Я не дойду, – сказал священник убежденно. Это была убежденность безнадежности.

– Значит, сдохнешь в болоте. – Ведьма говорила вполне равнодушно.

– По-любому сдохну. Зачем ты привела меня сюда, стерва?! – Священник перестал ей верить. «Истина» засияла перед ним и ослепила его. Оказавшись во «тьме», он подумал, что сам замуровал себя в склепе из кирпичиков колдовства, скрепленных цементом проклятия.

– Пошел ты!.. – Полина зачерпнула сложенными ладонями болотной воды и стала пить ее. Священника чуть не вывернуло, но если бы он досмотрел сценку до конца, то увидел бы, что вся грязевая взвесь осталась на пальцах ведьмы.

Священник трясся и лихорадочно вспоминал. Он вспоминал разговор с Ферзем («Эй, попик, ты ведь хочешь, чтоб все изменилось в этом треклятом городе?»), разговор с ведьмой («Только он сможет справиться с ними… Грязная работа, но здесь не осталось НИЧЕГО чистого. Вообще ничего. Соглашайся, дурак, – такого случая больше не будет!»), разговор с юродивым, очутившимся вчера возле его хижины («Дядя, слепи мне ангела-хранителя! – Из чего слепить? – Из дерьма…»).