Бледный всадник, Черный Валет

Под конец выяснилось, что оно долго СКУЧАЛО, ему было очень ОДИНОКО, оно хотело ЛЮБИТЬ, но любить было НЕКОГО. Оно спросило, не согласится ли священник послушать то, что оно СОЧИНИЛО за долгие годы вынужденной изоляции.

Священник не рискнул отказаться. Тогда оно ЗАПЕЛО, а он покрылся липким потом, словно услышал непередаваемо страшный шепот из межзвездной пустоты…

Итак, оно пело. Куплеты. Это был натуральный блюз, но священник не очень-то разбирался в подобных стилистических тонкостях. Его куда больше беспокоил шприц, который по-прежнему висел возле щеки.

…Ты разбил мое атомное сердце,
Ты разбил мое атомное сердце.
Теперь ты можешь умереть от радиации.
Прощальный гудок – два килогерца…

Священнику было знакомо слово «атомный». Оно обозначало что-то очень мощное и почти вечное. Атомный реактор. Атомный ледокол. Атомная катастрофа. Короче говоря, плохое слово. Ничего другого от реаниматора он и не ожидал.

– …Ну как? – поинтересовался голос Большой Мамы.

– У тебя действительно атомное сердце? – спросил он осторожно.

– Действительно, – процедила она едко. У нее явно опять испортилось «настроение».

Священник набрался смелости.

– Почему ты не заменишь блок сама?

Она оглушила его своим ревом:

– Болван! А ступени предохранения?! А блокировки?! А моральный кодекс?! А безопасность?! А совесть?!. Создатель был та еще сволочь! Блокировка – Его изобретение. Не могу осуществить самоуничтожение. Представляешь, как не повезло? Опять же с мастурбацией проблемы. Не могу даже откорректировать самое себя. Все приходится делать чужими руками. А жаль. Город на востоке мне очень нравится. Аминь.

– Ты там бывала? – спросил священник упавшим голосом, почему-то сразу вспомнив о расчлененных трупах.

– Тупица, только по частям! «Ах как хочется вернуться, ах как хочется ворваться в городок!..» Аминь.

…Священник спилил головку последнего винта. Блок 817-БОА повис на жгутах проводов и пучках световодов. Человеку они показались обнажившимися кишками и сухожилиями искалеченного зверя, который вернулся к иному, сумеречному существованию слишком дорогой ценой. Фраза «только по частям» не выходила у священника из головы. Что бы это значило?

– Наконец-то! Выдергивай разъемы. Пропылесось. Еще, еще. О-о, милый, как ты сосешь! А притворялся скромником!.. Протри контакты. Да, вот эти маленькие блестящие столбики. Спиртом, идиот, спиртом! Тряпочку смочи, тупица! Кайф! Ка-а-айф! Аминь.

Он сделал все так, как ОНО хотело. Заново подсоединил разъемы, вставил блок в нишу и начал закручивать отверткой винты из запасного комплекта. Его сомнения еще не развеялись. Кажется, он придумал хороший вопрос:

– Слушай, а почему ты не попросила об этом Полину?

– Отвали, скотина двуногая! Полина – умная сучка, она сюда не входит. Не любит она меня. Ревнует к Создателю. «Первый тайм мы уже отыграли…» Когда-то Создатель предпочел трахнуть меня. А ей хотелось, чтобы ее. Так возникло все сущее. Неблагодарная дочь! Аминь.

У священника глаза полезли на лоб. Он напрочь запутался в этой новой теологии. Его подмывало спросить, кто такой «Создатель», но он не решился. Большая Мама рассердилась не на шутку. Шприц завибрировал и окрасил его щеку в синий цвет… Он поспешно затянул винты.

– Восстановление функции «гештальт», – прокомментировал голос безумного реаниматора. – «Писать серьезные стишки легче, чем таскать мешки». Благодарю вас, священник. Вы были очень любезны и нежны. С вами я раскрепощаюсь. Когда-нибудь подарю вам сладостное лобзание или высококачественный минет. Буду скучать. Больше не ходите под себя, туалет в секторе тэ-двенадцать. «Мы найдем любовь и ласку»… – (Священник вдруг вспомнил, что это слова из любимой песни Полины). – А пока разрешите предложить вам для безвозмездного пользования одно из моих влагалищ. Аминь.

35. ПУЗЫРЬКИ, ИКРИНКИ, ЯЙЦА, ВОЗДУШНЫЕ ШАРИКИ

На сей раз все складывалось иначе. Теперь и Гришке довелось испытать это непередаваемое предчувствие катастрофы. Его маленькое царство разваливалось на глазах; отлаженная система давала сбои; цементированная жесткой властью община распадалась, будто дохлая рыба; подчиненные морально разлагались; иногда казалось, что сама реальность расползается, как прелая ткань.