Какова бы ни была правда, Джейн она не нравилась, и чувство это было взаимным. Как-то раз Эзили пришла в «Козырные тузы», и между ними вспыхнула ненависть с первого взгляда. Джейн совершенно ошеломил невыносимый
– Эй, красотка!
Она подняла взгляд, испуганно, и увидела джокера, прижавшегося лицом к стеклу машины.
– Вылезай-ка из этого такси, малышка, и я унесу тебя в небеса! У меня не только
Светофор переключился, и такси рвануло вперед, оставив джокера позади. Против воли Джейн захотелось рассмеяться. Грубость джокера не шла ни в какое сравнение с благородными попытками флирта, которым она отвечала вежливым отказом в «Козырных тузах», но она по какой-то причине ее тронула. Может, потому, что это было настолько смешно, может, потому, что джокер был жертвой, отказавшейся стать на колени перед поразившим его недугом, а может, потому, что он просто не осмелился открыто сказать, что там еще у него есть. Кто-то более приземленный, чем она,
А я – просто цветок-убийца, тепличный.
Такси резко свернуло. Проехав два квартала, остановилось посередине третьего.
– Вот оно, – угрюмо сказал водитель. – Побыстрее можно?
Она поглядела на счетчик и сунула в щель в бронестекле несколько купюр.
– Сдачи не надо.
Дверь заело, но водитель не выказал желания выйти и помочь ей. В раздражении она пнула дверь ногой и открыла ее со второго раза. Вышла.
– Раз так, то не стану желать вам хорошего дня, – пробормотала она, когда такси умчалось, ревя мотором. А затем она повернулась и поглядела на дом.
Его ремонтировали раза два, не меньше, но это ему не помогло. Дом остался таким же совершенно уродливым и убогим, хотя и стал вполне прочным. Не упадет, если его вдруг не пнет Большая Обезьяна, если не считать то, что, как она помнила, Большой Обезьяны больше не было в этом мире. Пять этажей, нужная квартира на пятом. Она выросла в квартире на верхнем этаже многоквартирного дома, где все квартиры сдавались, такого, в котором не было лифтов, и привыкла по нескольку раз за день бегом подниматься на седьмой этаж и спускаться обратно в юности. Пять этажей не проблема, подумала она.
Бежать по лестнице она перестала уже к третьему этажу, но не стала останавливаться и шла дальше, пусть и медленнее, переводя дыхание на каждой площадке. Темную лестницу освещал лишь свет из окна в крыше, над квадратной шахтой лестницы. Стекло было покрыто изморосью, и свет внутри был чахл и убог.
На верхнем этаже была лишь одна квартира. С тем же успехом Хирам мог написать на двери свое имя, подумала Джейн, останавливаясь у края лестницы и тяжело дыша. Вместо ободранной серой двери, как у других квартир, здесь была сделанная на заказ дверь из ценных пород дерева, с изящно украшенным бронзовым дверным кольцом и ручкой в старинном стиле, вместо обычной круглой. Замок над ней был совершенно современным и вполне надежным, хотя и сделанным в виде отреставрированного. Хирам-Хирам, подумала Джейн, стоит ли рекламировать себя в таком месте?
Что он скажет, открыв дверь и увидев ее? Что подумает? Без разницы. Она должна заставить его увидеть, что происходит, потому, что это может спасти его. Спасти его
Никакого, кроме одного, а так поступить она не могла. В ней не было чувства. Она понимала, что Хирам с радостью примет ее, ни на что не обращая внимания, что будет внимательным, нежным, веселым и любящим, будет делать все, что только может ждать женщина от своего возлюбленного. Но это будет вопиющей несправедливостью по отношению к нему, и когда все кончится, с неизбежностью, это будет болезненно и ужасно для обоих. Хирам заслужил лучшего. Такой хороший человек заслужил, чтобы рядом с ним была та, чья преданность будет не меньше, чем у него, та, которая без остатка вольется во все, что он делает, чем живет, даст ему истинное наслаждение единения. Ему нужна та, которая без него жить не сможет.