Блейз

Кровать Джонни пугала и притягивала Блейза. Банка орехового масла «Шеддс», всегда запрятанная между изголовьем и стеной, исчезла – он посмотрел. Так же, как и крекеры «Риц». (После отбоя Джонни частенько говорил: «Погадь на „Риц“ любой заразой, она вкуснее станет сразу», – всегда вызывая смех у Блейза.) Кровать застелили на армейский манер, туго натянув верхнее одеяло. Простыни были белыми и чистыми, хотя Джонни активно мастурбировал после отбоя. Блейз частенько лежал на своей кровати, смотрел в темноту и слышал, как мягко поскрипывают пружины: Джей-Си наяривал свой конец. Так что на его простынях всегда желтели пятна. Господи, да такие же пятна были на простынях всех мальчиков постарше. И на простыне Блейза тоже, здесь и сейчас, под ним, когда он сидел на своей кровати и смотрел на кровать Джонни. И Блейза вдруг осенило: если он умрет, его кровать перестелют, снимут заляпанные спермой простыни и заменят такими же, что лежали сейчас на кровати Джонни, идеально белыми и чистыми. Простынями без единой отметины, указывающей, что на них кто-то лежат, о чем-то мечтал, кто-то живой, способный оросить их спермой. И Блейз заплакал.

Этот день в начале ноября выдался безоблачным, и «кишку» заливал яркий свет. Подсвеченные солнцем квадраты и тени от оконных перекрестий лежали на кровати Джей-Си. Через какое-то время Блейз поднялся и скинул одеяло с кровати, на которой спал его друг. Забросил подушку в дальний конец «кишки». Потом сорвал простыни и сбросил матрац на пол. На этом не остановился. Перевернул кровать, положил на матрац ножками вверх. Но и этого показалось мало. Пнул ножку, но добился лишь того, что вскрикнул от боли. После этого, с тяжело вздымающейся грудью, закрыв глаза руками, улегся на свою кровать.

Когда похороны закончились, другие парни старались не трогать Блейза. Никто не спросил его о перевернутой кровати, но Той совершил странный поступок: взял руку Блейза и поцеловал. Странный поступок, не поспоришь. Блейз думал об этом много лет. Не постоянно, но время от времени.

Пробило пять часов дня. Для мальчишек началось свободное время, большинство высыпали во двор: поиграть, повозиться, нагулять аппетит перед ужином. Блейз пошел в кабинет Мартина Кослоу. Закон сидел за столом. Переоделся в шлепанцы, покачивался на стуле, читая «Ивнинг экспресс». Поднял глаза, оторвавшись от газеты, и спросил:

– Что?

– То, сукин ты сын, – ответил Блейз и избил его до потери сознания.

Он пошел пешком к границе Нью-Хэмпшира – думал, что в угнанном автомобиле его поймают за каких-нибудь четыре часа. Вместо этого его поймали за два. Он постоянно забывал о своих габаритах, а вот Мартин Кослоу не забыл, и полиции штата Мэн не потребовалось много времени, чтобы засечь белого юношу ростом шесть футов и семь дюймов с вмятиной на лбу.

Затем состоялся короткий процесс в суде округа Камберленд. Мартин Кослоу появился в зале с гипсом на одной руке, с огромной белой повязкой на голове, закрывавшей один глаз. К свидетельскому креслу подошел на костылях.

Прокурор спросил, какой у него рост. Кослоу ответил, что пять футов и шесть дюймов. Прокурор спросил, сколько тот весит. Сто шестьдесят фунтов, ответил Кослоу. Прокурор спросил, спровоцировал ли Кослоу нападение, чем-то ущемлял, несправедливо наказывал подсудимого, Клайтона Блейсделла-младшего. Кослоу ответил, что нет. Прокурор передал свидетеля адвокату Блейза, новоиспеченному выпускнику юридической школы. Новоиспеченный обрушился на Кослоу с яростными, не очень понятными вопросами, на которые Кослоу спокойно отвечал, тогда как гипс, повязка и костыли продолжали говорить за себя. Когда вопросы у новоиспеченного закончились, свидетеля обвинения отпустили.

В кресло для свидетелей сел Блейз, и новоиспеченный спросил, почему тот избил директора «Хеттон-хауза». Блейз, запинаясь, выложил свою историю. Умер его хороший друг. Он думал, что виноват в этом Кослоу. Джонни не следовало посылать на сбор тыкв, особенно в такой холод. У Джонни было слабое сердце. Это несправедливо, и мистер Кослоу знал, что это несправедливо. Он заслужил то, что получил.

Услышав такое, молодой адвокат сел с отчаянием в глазах.

Прокурор встал, подошел. Спросил, какой у Блейза рост. Шесть футов шесть дюймов, может, семь, ответил Блейз. Прокурор спросил, сколько тот весит. Блейз ответил, что точно не знает, но наверняка не три зернышка. Ответ вызвал смех среди репортеров. Блейз в недоумении посмотрел на них. Потом чуть улыбнулся, чтобы показать, что может пошутить, как и любой другой. У прокурора вопросов больше не было. Он сел.

Назначенный судом адвокат Блейза произнес пламенную, мало понятную речь и тоже сел. Судья смотрел в окно, подперев голову рукой. Вновь поднялся прокурор. Назвал Блейза молодым преступником. Сказал, что обязанность штата Мэн – «прижать его быстро и крепко». Блейз не знал, что это означает, но чувствовал: ничего хорошего.

Судья спросил, есть ли у Блейза что сказать.

– Да, сэр, – ответил Блейз, – но я не знаю как.

Судья кивнул и приговорил его к двум годам в исправительном центре Саут-Портленда.