Блейз

– Ты не можешь думать! – Голос Джорджа поднимался, пока не превратился в вой. Словно у Джорджа что-то болело. – Копы должны прийти и всадить пулю в ту хреновину, что у тебя повыше шеи, чтобы ты это понял? Ты не можешь думать, Блейз! Но я могу!

Голос стих. Стал таким убедительным. Прямо шелковым.

– Он спит. Поэтому ничего не почувствует. Возьми свою подушку, она пахнет тобой, ему нравится этот запах, и положи ему налицо. Крепко надави и подержи. Я готов спорить, его родители думают, что это уже произошло. Наверное, уже в следующую гребаную ночь они начнут делать замену этому маленькому республиканцу. А потом ты можешь попытаться получить выкуп. И уезжай туда, где тепло. Мы всегда этого хотели. Так? Так?

Так, конечно. В Акапулько или на Багамы.

– Что скажешь, Блейз-э-рони? Я прав или неправ?

– Ты прав, Джордж, скорее всего.

– Ты знаешь, что прав. Вот такой у нас расклад. Внезапно все усложнилось. Если Джордж говорит, что полиция близко и продолжает приближаться, тут ему лучше поверить. У Джорджа всегда было острое чутье на синих. И ребенок будет его тормозить, если ему придется в спешке выметаться отсюда… В этом Джордж тоже прав. Теперь его задача – получить этот гребаный выкуп и где-нибудь спрятаться. Но убить ребенка? Убить Джо?

Его вдруг осенило: если он убьет Джо – мягко, не причиняя боли, – то младенец отправится прямо на небеса и станет ангелом. Так что, может, Джордж прав и здесь. Блейз практически не сомневался, что его удел – ад, как и большинства людей. Это был грязный мир, и чем дольше ты в нем жил, тем грязнее становился.

Он схватил подушку и направился в большую комнату, где Джо спал у плиты. Ручка выпала изо рта, но на пальчиках остались следы десен – так яростно он их жевал. Это был еще и мир боли. Не только грязный, но и причиняющий боль. И режущиеся зубки вызывали первую и самую слабую боль из тех, что предстояло испытать Джо.

Блейз стоял над колыбелькой, держа в руках подушку. Наволочка потемнела от жира и грязи, оставшихся после длительного контакта с волосами. Когда у него еще были волосы.

Джордж всегда был прав… за исключением тех случаев, когда ошибался. И Блейзу казалось, что это тот самый случай.

– Господи, – вырвалось у него, в горле булькнуло.

– Сделай это быстро, – послышался из ванной голос Джорджа. – Не заставляй его страдать.

Блейз опустился на колени, положил подушку на лицо младенца. Локти уперлись в колыбельку по обе стороны грудной клетки малыша, и он почувствовал, как Джо дважды вдохнул… перестал дышать… вновь вдохнул… перестал. Младенец шевельнулся, выгнул спину. При этом повернул голову и задышал вновь. Блейз сильнее надавил на подушку.

Ребенок не заплакал. Блейз думал, что будет лучше, если ребенок заплачет. Молчаливая смерть, как насекомого, казалась более жаткой. Ужасной. Блейз убрал подушку.

Джо повернул голову, открыл глаза, закрыл, улыбнулся и сунул большой палец в рот. Он снова просто спал.

Блейз тяжело и учащенно дышал, словно после быстрого забега. Капли пота выступили на его проломленном лбу. Он посмотрел на подушку, которую все еще держал в сжавшихся в кулаки пальцах, выронил, будто она вдруг раскалилась докрасна. Начал дрожать, обхватил живот руками, чтобы унять дрожь. Куда там. Вскоре его трясло. Мышцы гудели, как телеграфные провода.

– Доведи дело до конца, Блейз.

– Нет.

– Если не доведешь, я уйду.

– Ну и иди.

– Ты думаешь, что сможешь оставить его, не так ли? – В ванной Джордж рассмеялся. Смех его напоминал клокотание воды в сливной трубе. – Бедный ты слюнтяй. Оставишь его в живых, так он, когда вырастет, будет ненавидеть тебя всей душой. Они за этим проследят. Эти хорошие люди. Эти хорошие богатые говняные республиканцы-миллионеры. Неужто я тебя ничему не научил, Блейз? Позволь мне сказать это еще раз, словами, которые может понять даже тупица: если ты будешь гореть, они даже не поссут на тебя, чтобы затушить огонь.

Блейз смотрел на пол, где лежала ужасная подушка. Все еще дрожал, но теперь у него пылало лицо. Он знал, что Джордж прав. И тем не менее ответил:

– Я не планирую гореть огнем.

– Ты не планируешь ничего! Блейз, когда эта маленькая счастливая гугукающая кукла вырастет в мужчину, он сделает крюк в десять миль только для того, чтобы плюнуть на твою гребаную могилу. Говорю в последний раз, убей этого ребенка!

– Нет.

Внезапно Джордж исчез. И, может, он действительно все это время был в ванной, потому что Блейз точно почувствовал, как что-то (нечто) покинуло лачугу. Ни одно окно не открылось, ни одна дверь не хлопнула, и тем не менее лачуга стала более пустой.

Блейз подошел к ванной, открыл дверь ногой. Ничего, кроме раковины. Ржавого душа. И сральника.

Он попытался уснуть, но не смог. Содеянное висело в голове, словно занавес. И что там сказал Джордж? «Они почти схватили тебя. Если ты не смоешься из лачуги, к полудню они будут здесь».

А самое худшее: «Он сделает крюк в десять миль только для того, чтобы плюнуть на твою гребаную могилу».