Блэк

Несмотря на плачевный вид каждой отдельно взятой особи, выставленной на этом базаре, в целом ярмарка представляет собой довольно оживленное зрелище; здесь лошадь ценой в тридцать франков пускают рысью и галопом, заставляют бить землю копытом и приплясывать от нетерпения, сопровождая все это ударами хлыста и стуком сабо; весь этот спектакль как две капли воды похож на тот, что дают у Кремье или Дрейка с полукровками ценою в тысячу экю: одни и те же хитрости, те же фразы, те же клятвы, что и у наших самых знаменитых торговцев, но здесь на ярмарке у заставы Фонтенбло бесконечно больше красок, чем там, на Елисейских Полях.

Как мы уже упоминали только что, торговля собаками является всего лишь приложением к торговле лошадьми.

Торговля собаками была бы весьма ничтожным и убыточным занятием, ведись она честным образом; а поскольку подразумевается, что каждый должен жить своим делом, то продавцы собак устроились так, чтобы сделать свое как можно более прибыльным.

Вместо того, чтобы выращивать собак — а это, из расчета как минимум шесть франков в месяц, составит в конце года общую сумму в семьдесят два франка — стоимость собаки без учета вырученной прибыли, — они сочли, что гораздо выгоднее подбирать в общественных местах уже взрослых собак и выставлять их на продажу.

Затем, поскольку бродячие собаки стали попадаться гораздо реже, торговцы стали помогать животным вступить на путь бродячей жизни, поступая с ними так же, как поступили на наших с вами глазах со спаниелем де ля Гравери.

Собачья ярмарка, подвигнувшая нас на эту ученую диссертацию, расположилась в боковых аллеях Госпитального бульвара, примыкающего к заставе Фонтенбло или к Итальянской заставе.

Некоторые из этих симпатичных четвероногих привязаны к кольям.

Маленькие сидят в клетках.

Большие прогуливаются со своими хозяевами, или точнее с теми, кто стал ими благодаря столь непредвиденным случайностям, что, принимая во внимание разнообразие обстоятельств, мы даже и не станем пытаться перечислять их.

Здесь можно найти собаку любого роста и любой величины, любой породы и любого экстерьера.

Есть собаки из Пиренеев рыжеватой масти и приторно-слащавого вида; остерегайтесь их, даже если их кличка будет «Ягненок», как у той, что вцепилась мне в руку.

Есть бульдоги с приплюснутыми носами, с горящим взглядом и с челюстями, украшенными кабаньими клыками.

Есть терьеры, сторожевые и цепные псы, легавые и пойнтеры более-менее чистых кровей.

Здесь представлены также овчарки и королевские болонки.

Все породы гончих от таксы до борзых выставлены на этой ярмарке.

Полусобаки-полуволки, черные и белые, напоминающие кучера дилижанса, закутанного в свои меховые одежды; комнатные короткошерстные собаки турецкой породы, которые, похоже, напротив, сбросили свои шубы и постоянно дрожат от холода; болонки, которых лишь с большим трудом можно обнаружить под длинными шелковистыми прядями шерсти.

И даже сами мопсы — эта известная, если не сказать прославленная порода собак, которую считали вымершей, а Генрих Моннье гордился тем, что спас саму память о них от полного забвения — сами мопсы изредка посылают сюда своих представителей.

За ними шумной толпой следуют шавки, толпою столь многочисленной, столь пестрой, поражающей многообразием причудливых форм, что, увидев ее, Бюффон несомненно разорвал бы в клочки свой перечень собачьих видов и генеалогическое древо, которое он составил для каждой породы и которое ныне невозможно расшифровать.

Вот уже около двух часов шевалье де ля Гравери и его сотоварищ прочесывали во всех направлениях Госпитальный бульвар, его аллеи и боковые дорожки, но пока даже не напали на след того, ради кого пришли сюда.

Уже более десяти раз честный Пьер Марто, желавший заработать свои деньги, говорил бедному шевалье, показывая на какую-нибудь собаку, которая внешне походила на Блэка:

— Посмотрите, сударь, вот там, не ваш ли это Думесниль?

И уже более десяти раз шевалье отвечал, тяжело вздыхая:

— Увы! нет, это не он.

Как вдруг наш герой издал радостным вопль.

На углу улицы Иври, напротив которой он стоял, шевалье заметил человека, державшего на поводке двух собак, и одной из них был Блэк.

Человек беседовал с каким-то господином, который, казалось, с живейшим интересом рассматривал спаниеля.

— Вот он! Он там! — закричал де ля Гравери. — Смотрите, он меня узнал, он повернул голову в мою сторону. — Блэк! Блэк! А! мой бедный Думесниль, как я рад вновь увидеть тебя в моем нынешнем положении!

Де ля Гравери намеревался пересечь улицу, но в этот момент барышники пустили рысью не одну, а сразу десяток лошадей: невозможно было миновать бульвар, не подвергая себя риску быть раздавленным, и славный Пьер Марто, у которого не было таких причин для волнения, как у шевалье, к счастью, сохранив все свое хладнокровие, вовремя удержал его от опрометчивого поступка.

Но за это время господин, достав кошелек из кармана, заплатил торговцу и, получив из его рук поводок, к которому был привязан Блэк, собрался уходить.

Шевалье де ля Гравери, удерживаемый, как мы видели, на месте Пьером Марто, наблюдал все это, крича: